Виктория

И чтобы подтвердить свой рассказ, сделал парню одолжение, впервые в жизни взял его с собой в театро. Через два дня Эзра вручил Тойе исписанный черными строчками листок, сел в машину и в столбе пыли скрылся в пустыне. Тойя, которая в жизни ни разу не переступила порога школы, не смогла прочесть ни слова, а потому пошла в ряды писцов, составлявших прошения в сарае[34] возле правительственных служб, и вернулась оттуда вся сияющая. Она заперлась в своей комнате, многократно сложила бумажку, превратив ее в крошечный шарик, сшила для нее шелковый футлярчик, повесила на шею, как медальон, и не расставалась с ним никогда, даже когда на нее взбирался Дагур.

Великое потрясение, связанное с приходом англичан, будто пробудило еврейскую общину от долгой спячки. Двадцатый век вторгся сиянием электрических ламп и рокотом мчащихся автомобилей. Евреи вырвались из своего захолустного квартала и растеклись к югу, в районы по берегам Тигра. Там они выкорчевали пальмы и вместо них поставили красивые дома, окруженные цветниками. Экзотический костюм Рафаэля стал привычной одеждой для многих. Мужчины обнаружили силу печатного слова и, вернувшись на землю, штурмовали его с настойчивостью горнопроходцев. Бизнес процветал, и благоденствие изменило жизнь. Отец Виктории сменил кафтан и плащ на европейский костюм и, подобно Рафаэлю, украсил себя роскошной тросточкой. Они с Йегудой закрыли свой торговый дом и привели в порядок унаследованную от Элиягу мастерскую по изготовлению брошюр и тетрадей. Судьбе было угодно, чтобы и через пятьдесят лет эта мастерская кормила Мурада, который вместе со странной горсткой единоверцев так и остался в Багдаде, покинутом евреями и претерпевшем потрясения военных переворотов. Настолько он был верен собственной робости, что не осмелился подняться с массовой волной эмигрантов и перебраться в Израиль.

Виктории казалось, что это Рафаэль сотворил с городом чудо. Подобно тому, как сумел разбудить ее тело и поднять бурю в ее чувствах. Она тайком сходила к мудрому старцу Джури Читиату и попросила у него совета, как сберечь свое счастье. Он порекомендовал посыпать соли от дурного глаза и увеличить сумму пожертвований. Доходы Рафаэля были больше, чем доходы Йегуды и Азури, вместе взятых. Под предлогом щедрой платы за проживание в застекленной комнате и под всякими другими предлогами он давал им на мастерскую весьма солидные суммы, чтобы смогли немного прийти в себя. Теперь она только усмехалась на злобную ненависть матери к Рафаэлю и даже простила ей раны прошлого. Рафаэль ее любит. Рафаэль с вожделением смотрит на ее тело, чудодейственными пальцами приводит в реальность ее потаенные фантазии. Да он и всегда ее любил. Никогда не увлекался другой женщиной. К другим прикасался лишь потому, что она была еще мала и девственна, и это был способ ее дожидаться.

Даже и без советов Джури Читиата она стала щедрее и научила себя сочувствию к другим. Раз, услышав со Двора стоны от боли, положила Клемантину в люльку и побежала к перилам. И увидела, что железные руки слесаря Гурджи дубасят Мирьям по голове, а потом немилосердно хлещут ее по лицу. Йегуда, присев на своей лежанке в аксадре, протестующе хлопал ладонями по коленям. Заостренная борода слесаря дрожала от ярости, глаза метали молнии.

— Воровка, снова обчистила мой кошелек!

Кровь текла из разбитого носа Мирьям. Ее пышная фигура застряла между входом в кухню и лестницей, и она все пыталась руками защитить от мужних кулаков свои налитые молоком груди.

— Азиза! — плакал Йегуда. — Азиза, нашу дочь убивают. Где ты?

Азиза вклинилась между зятем и дочерью:

— Зверюга, оставь ее в покое!

Пальцы слесаря впились в толстое плечо тещи так, что она закричала от боли.

— Необрезанный, преступник! — кричала она. — Ты мою дочь не трогай!

Его рука со всей силы хлестнула Мирьям по щеке. Браслеты зазвенели, и она рухнула на пол. Сердце Виктории сжалось.

— Сказано тебе, оставить ее в покое, так выполняй! — приказала она сверху твердым тоном Михали, которому не перечат.

Заостренная борода вздернулась в ее направлении.

— Она тайком выпотрошила мой кошелек. Сегодня пятница, а у меня нет денег заплатить рабочим за неделю. Евреям, отцам семейств, которые должны принести в дом еду на субботу. И на что эта идиотка тратит деньги? На горы миндаля, миски сладостей, ведра мяса. Господи ты Боже, это же кит какой-то, а не женщина! — И, пнув супругу ногой, он со злобным видом вышел из дома.

Мирьям перевернулась на спину и попробовала встать, но, вскрикнув, осталась лежать на полу. Раненую ногу жгло как огнем, но из-за тучности она не могла дотянуться рукой до больного места.

— Он сломал мне ногу! — простонала она.

Тойя разрыдалась, а Йегуда забрюзжал:

— Будь он проклят!

Виктория позвала Джури Читиата наложить повязку на перелом.