Виктория Света (СИ)

Усмановна охнула, согласно кивая. Поставила табурет на ножки и взгромоздилась, притихнув. Ждала, что будет дальше. Этому абсурду должна быть какая-то серьезная причина, иначе не было бы наручников. Иначе отморозок выдрал бы у торшера шнур и скрутил жертву шнуром. Или бельевой веревкой, добытой в ванной. Значит, не наркоман в состоянии подступающей ломки. Да и не похож он на наркомана.

Бандит приволок из гостиной кресло, развернул в сторону плененной хозяйки. Стащил со спины рюкзак, аккуратно поставил на пол, прислонив к велюровой боковине. Уселся в кресло, вытащил из кармана мобильник и набрал номер. И начал разговаривать с Викой.

Танзиля не сразу сообразила, что он говорит именно с Викой, но сообразила, однако. После чего никаких других объяснений ей уже не потребовалось. Напрасно Виктория выбрала себе эту стезю. Танзиле ее выбор не нравился с самого начала.

Под конец разговора он сунул трубку заложнице. Но что Танзиля могла сказать девочке умного и важного, да еще в двух словах? И она наговорила ей гадостей, надеясь, что та все правильно поймет, а не поймет, так хоть обидится. Обидится, оскорбится и почувствует себя свободной от всяческих обязательств.

Вику она не корила ни разу. Не Демидова виновата в том, что Танзиля попала в переплет, и даже не урод, который наехал на Демидову. Что-то не так с Танзилёй. Видно, сильно она накосячила в прошлом, коли в нынешнем судьба к ней настолько жестка.

Можно, конечно, выискивать виновных, предъявлять счет, сладострастно мечтая о мести, жестокой и изощренной, вплоть до обрядов вуду. Сама-то ты ни при чем, то есть абсолютно. Ты просто жертва чужого негодяйства. Ну, а ежели сходу не получится подобрать кого-нибудь на роль сволочи, то можно объяснить несчастья тем, что звезды так расположились. Или карты плохо легли. Или черная полоса свалилась. Но это неинтересно. Интересно, когда есть виноватый, а если не отыщется прямой, то всегда найдется опосредованный.

Но ведь ты не любишь себе лгать, Асадуллина? Огребая сейчас въяве и как бы незаслуженно, ты платишь за какую-то мерзость, ранее содеянную тайком. Про которую из живущих на земле никто не знает, но Всевышнего не обманешь. По счетам следует платить, Танзилюшечка, согласна?

Вот Вику нужно спасать. Не следует ей здесь показываться. Со своими проблемами Усмановна справится сама. Или не справится, это уж как Всевышний рассудит. А Виктории еще жить и жить. С родителями помириться. Замуж выйти, деток родить.

И Танзиля ее отлаяла, стараясь в потоке желчи донести хоть малую толику информации: преступник один. Он один, и Танзиля с ним сама разберется, хотя это был чистой воды блеф. Танзиля лаяла, а сердце сжималось: а вдруг оно так окажется, что эти несправедливые, обидные слова станут последними, которые Вика от нее услышит?

Та все поняла правильно. Жаль только не сообразила, что бандит включил режим громкой связи. Растерялась, наверно, не сориентировалась, не подыграла, ответила совсем не то. Огрызнулась бы что ли, обхамила, обозвала старой дурой, да мало ли как еще… А она вместо этого: «Я что-нибудь придумаю…»

Бурундучина все великолепно слышал и, конечно, вызверился. И на Танзилю тоже вызверился, когда та обозвала его дебилом. Ну сорвалось, что поделать… Привычка у нее такая: давать четкие определения. Думала – пришибет, но отделалась затрещиной. Однако затрещина оказалась не самым большим для нее переживанием. Усмановна перестала от страха дышать, услышав про «выдерну ноготок». Ноготь – это, знаете, уже серьезно. Тем более, что на одном, пожалуй, он не остановится.

Но обошлось. Глумливым напутствием «Иди работай» закончив прессовать Викторию, налетчик снова направился к креслу. «Решил отложить? Передумал? Или брал на испуг, а сам и не собирался?» – тревожно перебирала варианты Танзиля, исподтишка наблюдая за действиями бандита.

Тот повозил задом на продавленном сиденье, усаживаясь поудобнее, нашарил в рюкзаке планшет, пристроил на колено. Подсоединил к гаджету шнур с наушником, вдел в ухо клипсу.

Русский шансон что ли слушать собрался? Или иностранный язык изучает без отрыва от основной работы? Да, в общем-то, какая тебе, милочка, разница…

Потянулись тоскливые минуты. Левая рука, та что в наручнике, начала неметь. Танзиля ее потирала украдкой, чтобы не злить Бурундучину, вперившегося оловянным взглядом в экран планшета. Ей сильно хотелось пить, но попросить у него воды она не решалась. Вспомнила, что рядом, на подоконнике, должна стоять лейка для полива «триффидов», как обзывала их Викуся: двух разросшихся злобных опунций, крепенького шарика маммилярии, детеныша агавы и столетника обыкновенного, среднерусского. Вспомнила и про клубок деревенской пряжи, из которой собиралась связать на зиму носки, с воткнутыми в него спицами, и оставленный между горшками по разгильдяйству.