Виктория Света (СИ)

Зашелся звоном городской телефон. От неожиданности Танзиля вздрогнула, и сердце бешено заколотилось. Бандит поспешно встал и отправился искать аппарат. «Але, слушаю внимательно», – ерничая, проговорил он, сняв трубку в гостиной. Ему что-то ответили, и тогда он спросил с издевкой: «По тётьке соскучилась?».

Танзиля догадалась, с кем он говорит. Про балаклаву соврал, про отпечатки соврал, их тут навалом. Велел приезжать, обещал быть честным и благородным. Девочка поверила. Сейчас, небось, мчится, торопится «тётьку» выручать, а что ее тут ждет по приезде?

Потом, уже со своего мобильника, он звонил какому-то пану и повеселел окончательно, а вот Танзиля поняла, что конец ее близок. И Викин тоже.

Но не верилось, не верилось, что жизнь сочтена часами! Или минутами? Возможно, что и минутами. И крепко верилось одновременно.

Странно, но страх ее отпустил, отодвинулся на задний план, стушевавшись под натиском адреналиновой бури, бьющей тугим смычком по нервам, заставляющей кровь грохотать в висках: «Да сделай же ты хоть что-нибудь! Делай! Делай! Делай!».

Только что она могла сделать? Метаться на привязи и выть по-звериному, срывая голосовые связки? Пожалуй, не стоит. От такого концерта у сволочи лишь аппетит разыграется, легкого конца тогда не жди. Да и девочке достанется.

Надо взять себя в руки и не клацать зубами от нервного перевзвода, и загасить трясучку. Отвлечься на что-нибудь надо. Какое-нибудь воспоминание зацепить. Счастливый эпизод из прошлого близкого-далекого прожить еще раз.

Но зацепить ничего не получалось, лишь размытые обрывочные картинки из детства. Маленькая Танзиля с братиком Фаридом, мама с отцом. Домашний уют. Беляши по выходным. Их семья тогда жила в большой коммунальной квартире на Чистых прудах, занимала целых две комнаты. А соседями по коммуналке были Зина, вагоновожатая, с пятилетней дочкой Надюшкой да пенсионерка Марья Кузьминична, бывшая начальница техбюро с механического завода, неразговорчивая и злая.

Потолки в их квартире были высоченные, стены толстые, окрашенные масляной краской в желто-песочный цвет. В сильную жару к ним можно было приложить ладонь или щеку и почувствовать прохладу.

Там было ее счастье, там оно и осталось.

Потом жильцов расселили, выкупив метры. Дом уж больно хорош, принадлежал до революции какому-то фабриканту. Семья переехала в пятиэтажку с картонными стенами и низким потолком, зато в отдельную трешку.

Танзиля закончила школу, вышла замуж, развелась, не обзаведясь детьми. Второй раз выйти не получилось, да и не стремилась она. Обожглась сильно. Вернее, намучилась. Потом учеба в технологическом институте на вечернем отделении, работа в котельной, работа в ЖЭКе, работа замом по АХО в интернате для сирот. Там и прижилась-приработалась. Дом вот этот купила, добавив к половине денег, вырученных с продажи родительской квартиры, немного своих. Родители к тому времени умерли уже. Фарид, брат, разбогател на торговле стройматериалами, а с его женой Рушаной поладить не получилось, поэтому встречаются редко.

И вся биография. Горечь и желчь, мелкие потери, потери покрупнее, подлость по отношению к ней и ее собственная подлость к другим. Большие и не очень предательства, вранье как способ существования, зависть… Постоянная и неизменная цель побольше заработать, получше устроиться, удивить соседей отделкой дома, сослуживцев – шубой из нутрии… Мусор, один нескончаемый мусор. Свалка. Грязь. И вспоминать-то не стоит.

В юности кажется, что жизнь длинная, такая длинная, что бесконечная. Но это не так, жизнь до изумления короткая, и данный факт с беспощадной четкостью осознаешь на финишной прямой. А ты ничего не успела. Из того, что нужно успеть, не успела. Только дом и шубу, но их на тот свет не заберешь, зато явишься на Суд с уродливой душой и грязной совестью. И изменить ничего уже не изменишь, время твое вышло.

Слезы комком подступили к горлу, но плакать нельзя, сволочь заметит.

Как-то некстати из своего шалашика вылез пасюк. Посмотрел умными бусинами на хозяйку, повернул голову в сторону пришлого самца. Зашевелил кнопочкой носа, явно осуждающе зашевелил. Хозяйкин гость ему не нравился. Тем более что ужинать пора, а хозяйка об обязанностях забыла. Придется транжирить запасы.

Зверек выдернул из вороха картонно-пищевых оберток недогрызенный сухарь и громко им захрумкал.

– Ёпэрэсэтэ, креветка высунулась, – радостно матюгнулся захмелевший бандит. – А ну-кося, мы тебя, гаденыша, к делу-то и припашем.

Он завозился, освобождаясь от портупеи. Оставив планшет на подлокотнике, выбрался из кресла. Неспеша прошел в Яшкин угол, присел на корточки около клетки. А потом… Танзиля не поняла, как это могло произойти. Его пятерня метнулась в раскрытую дверцу размером с почтовую открытку и ухватила крысу за холку.