Виланд

– Отойди, говорю, я занавеси сниму. Обоссали, черти, все осквернили.

– Не понимаю, ведь они люди, руки, ноги, голова, дышат, видят, мыслят, в одежде ходят, приборами пользуются, не животные…

– А ты выйди на улицу да попроси, чтоб пояснили. Мигом в лагерь отправишься. Говорю тебе, молчи, а то проблем не оберемся.

– Но ведь неправильно не реагировать на это, Хаим. Как здравомыслящие…

– Ты совсем дурак? Смерти нашей хочешь?

Хлопнула дверь, голоса стихли. Я продолжал стоять, рассматривая темноту, поглотившую меня. Голова вдруг отяжелела, и затылок охватила тупая пульсирующая боль. Звуки словно расслоились, уличный шум был где-то далеко, звучал глухо, но какие-то страшные всхлипы буквально оглушали, усиливая боль в голове. Хотелось заткнуть уши, но я был уверен, что это уже не поможет. Я буду слышать эти хрипящие всхлипы, даже если оглохну. Я поднял руку и приоткрыл дверь слева от себя. Всхлипы стали слышны, как удары набата. Плакал старик кантор, распластанный по полу. Перед ним валялись изорванные свитки Торы, измазанные фекалиями.

Я развернулся и пошел прочь из чумного дома. Лучше задохнуться на улицах, охваченных пожарами, чем видеть того старика. И его слезы.

Поганые еврейские слезы, застрявшие в морщинах того, кто думал, что его не видят.

Когда я наконец добрался до Дахау, там творилось нечто невообразимое.

– Слышал? Об убийстве фом Рата[76] Гитлеру объявили прямо во время торжественного ужина в ратуше!

– Дожили, еврей убил немца!

– Говорят, фюрер тут же вместе с Геббельсом уехал на квартиру для секретного разговора.

– Не говори ерунды! Геббельс остался и лично призывал громить эту грязную еврейскую свору!

– Чушь! Ни к чему он не призывал! Геббельс заявил, что партия не унизится и не будет марать о них руки! То был народный гнев!

– Но полиция и пальцем не пошевелила, чтобы защитить их, а пожарные не тушили синагоги.

– Ну и что ж, по-твоему, надо было?

– Одних только окон и витрин побили почти на пять миллионов марок…

– Да, непорядок. Лучше бы давили самих евреев, чем портили ценное имущество!

– Они, безусловно, заслуживают наказания. Но громить витрины и гнать голых побитых евреек по улице… Привязывать к столбам и увечить их… Подобные действия… боюсь, это равняет нас с бандитами.

– Чушь! С собаками по-собачьи!

– Говорят, они уже требуют страховые выплаты за понесенный ущерб.

– Но ведь по закону страховые компании действительно обязаны покрыть его.

– Да эти компании попросту разорятся, если пойдут на это!

– Но по закону…

– Фюрер – закон! Будет так, как он скажет.

– Какие еще страховые выплаты?! Это евреи должны собрать миллиард марок искупительного взноса, что, никто еще не слышал?

– Может, теперь они наконец поймут, что им здесь не место.

– Нужно полностью отделить этот проклятый народ от нас. Пусть знают, что за кровь немца будет отвечать не только тот, кто поднял свою руку, но все их чертово племя. Теперь мы в своем праве.

Экстренный выпуск «Фёлькишер Беобахтер», посвященный убийству фом Рата, переходил из рук в руки. Карл в столовой громко зачитывал выдержки из речи Геббельса. Закончив, он опустил газету и проговорил:

– Этому идиоту следовало стрелять в польских дипломатов, ведь это Польша отказалась принимать его драгоценную семейку обратно.

– Верно, весь этот бардак в Збоншине полностью на совести Польши. Они вознамерились единым махом избавиться от своих же евреев, сохранив при этом лицо, – сказал Штенке, – а теперь евреи возмущены, поляки возмущены, весь мир возмущен. А почему никто не возмущался, когда изгоняли наших из Восточной Пруссии после Версальского договора?! Почему мы должны были это принять и проглотить, не вопя о несправедливости?

– Это все так, но куда им теперь податься? – неуверенно проговорил Ульрих. – Никто их не принимает, все страны закрыли свои границы для них.

– Вот именно! – всплеснул руками Карл. – Весь мир добрый, толерантный, кричать о притеснениях горазд, но принять их у себя – вот уж нет! Ни одна страна не торопится дать этим «гонимым и несчастным» пристанище. Все чураются их, как чумы. Так почему мы должны держать этот сброд у себя? Кормить их? Позволять обогащаться за наш счет? Еще чего! Немецкий народ сделал правильные выводы.

– Так куда им податься? Всех в лагере не поместим.

Карл недовольно посмотрел на брата.

– Это не наша забота. Пусть валят на Мадагаскар. Да только туда они не хотят, им цивилизацию и комфорт подавай.

– Мадагаскар – чушь собачья, – проговорил я, – у нас нет столько судов, чтобы переправить туда всех евреев, да и сомневаюсь, что остров настолько велик, чтобы вместить…

– Пожалуйста, есть Палестина, – перебил меня Карл.

– Пока Палестина под англичанами, ничего не выйдет, – я снова покачал головой, – их квот для эмиграции кот наплакал.

Чертовы томми согласны были пустить всего пятьдесят тысяч евреев в год, да с условием, чтобы каждый прихватил с собой тысячу фунтов.

– О чем и речь, – усмехнулся Карл, – они ставят преграды, а дурно выглядим мы.