Виллет

Прочитав письмо госпожи Фэншо де Амаль, читатель, несомненно, ожидает, что юношеское легкомыслие получило горькое искупление. Да, судьбой ей было уготовано немало испытаний и даже страданий.

Мои знания о дальнейшей жизни Джиневры уместятся в несколько строчек.

Я встретилась с ней в конце медового месяца, когда графиня приехала с визитом к мадам Бек. Она сразу пригласила меня в гостиную и со смехом бросилась обнимать. Выглядела великолепно: локоны стали еще длиннее, а щеки – румянее, белая шляпа с кружевной вуалью и украшенное апельсиновыми цветами свадебное платье шли ей необычайно. Первое, о чем она мне сообщила (у Джиневры всегда во главе угла стояла материальная сторона жизни; я же считала, что, несмотря на презрение к буржуазии, в ней преобладало здоровое коммерческое начало), было то, что дядя Бассомпьер смирился и обеспечил ее приданым, а потом добавила:

– Мне безразлично, что он называет Альфреда простофилей: сказывается суровое шотландское воспитание. Думаю, Полина страшно мне завидует, а доктор Бреттон сгорает от ревности до такой степени, что готов вышибить себе мозги. А я так счастлива! Больше не о чем мечтать, разве только о собственном экипаже и дворце. Ах да! Должна познакомить вас со своим мужем. Альфред, иди сюда!

Граф Амаль появился из дальней комнаты, где беседовал с мадам Бек, терпеливо принимая поздравления и увещевания достойной леди. Я была представлена сразу под несколькими именами: Дракон, Диоген и Тимон. Молодой полковник держался чрезвычайно любезно. Принес изящные, элегантно оформленные извинения относительно невинного маскарада, а в завершение краткой речи указал на супругу и заявил:

– Лучшее оправдание нарушения спокойствия стоит перед вами!

Затем «оправдание» отправило его обратно к мадам Бек и продолжило в прямом смысле душить меня своей безудержной энергией и девчачьей, легкомысленной, забавной чепухой. Десять раз подряд Джиневра восторженно продемонстрировала кольцо, назвала себя мадам графиней Амаль и спросила, как это звучит. Я говорила мало, а держалась сдержанно и даже сухо. Впрочем, ничего иного она и не ожидала: слишком хорошо меня знала, чтобы надеяться на комплименты. Скупые насмешки вполне ее удовлетворяли: чем более прозаичным и равнодушным становилось мое поведение, тем веселее она смеялась.

Вскоре после свадьбы месье Амаль последовал настойчивым советам месье Бассомпьера оставить армию, чтобы избавиться от некоторых неблаговидных связей и привычек, потом получил дипломатический пост и вместе с молодой женой отправился за границу. Я думала, что Джиневра меня забудет, однако этого не случилось. Долгие годы она поддерживала нерегулярную, капризную переписку. В течение двух первых лет рассказывала только об Альфреде и себе. Затем Альфред отошел на второй план, а главное место в душе занял новый человек: юный Альфред Фэншо де Бассомпьер де Амаль. Письма наполнились эмоциональными сообщениями о чудесах его бурного развития и не менее эмоциональным возмущением флегматичным недоверием, с каким я встречала откровения. Пришлось принять обвинения в том, что я не знаю, что значит быть матерью, и настолько холодна, что материнские чувства так же неведомы мне, как греческий и древнееврейский языки. В надлежащее время молодой джентльмен прошел испытание первыми зубами, корью и коклюшем. Это время стало для меня особенно тяжелым, ибо письма его мамаши превратились в сплошной горестный крик. Ни одна женщина на всем белом свете не переживала столь жестоких мук, ни одна не нуждалась в сочувствии так остро. Поначалу я пугалась и отвечала с патетической горячностью, однако вскоре поняла, что шума значительно больше, чем требуют обстоятельства. Что же касается юного страдальца, то из каждой бури он выходил настоящим героем: пять раз пребывал «на грани смерти» и пять раз чудесным образом выздоравливал.

Со временем в письмах начали проскальзывать зловещие намеки на действия Альфреда-первого. Месье Бассомпьеру пришлось заплатить долги графа Амаля, причем некоторые из них попали в позорный разряд «долгов чести». Жалобы становились все чаще, а трудности все серьезнее. При каждой новой неприятности, какой бы характер та ни носила, Джиневра бурно и настойчиво требовала сочувствия и помощи, даже не предполагая, что можно что-то предпринять самой. Удивительно, что всякий раз ей удавалось тем или иным способом добиться своего. Она жила словно по доверенности и в целом страдала меньше всех, кого мне довелось знать.

Глава XLI

Пригород Клотильд

Должна ли я, прежде чем завершить повествование, рассказать о полученном в праздничную ночь чувстве свободы и обновления? Должна ли признаться, как прошло знакомство с двумя могучими попутчиками, вернувшимися вместе со мной из сияющего огнями парка?