Виллет

Лицо месье Поля на миг застыло, фиалковые глаза под густыми испанскими ресницами заблестели влагой. Он вздрогнул и проговорил:

– Пойдемте дальше.

– Очень раздражаю вас своим видом? – отважилась повторить я: в эту минуту вопрос казался жизненно важным.

Месье Поль остановился и ответил коротко, со свойственной ему энергией. Ответ мгновенно подчинил, заставил умолкнуть, но в то же время принес глубокую радость и давно забытое спокойствие. С этой минуты я больше не сомневалась, какой меня видит тот, чье мнение определяет судьбу. А какой видит остальной мир… разве не все равно? Является ли подчеркнутое внимание к собственной внешности проявлением слабости? Боюсь, что так. Боюсь, что проявляла постыдную слабость. Однако в эту минуту подчинялась иному импульсу. Должна признаться, что больше всего на свете боялась разочаровать месье Поля и очень хотела его порадовать – хотя бы немного.

Куда мы шли, я не понимала. Путь был долгим, однако показался коротким. Дорога вела по живописным окрестностям, стояла чудесная погода. Месье Эммануэль говорил о предстоящем путешествии, о том, что собирается вернуться через три года, что по возвращении из Гваделупы надеется на полное освобождение от всех обязательств, а потом спросил, что я намерена делать в его отсутствие, и напомнил о моих планах организовать собственную школу. Не передумала ли?

Я ответила, что ни в малейшей степени не отказалась от идеи: напротив, делаю все, чтобы ее реализовать.

– Не хочу оставлять вас на рю Фоссет. Боюсь, что там будете скучать, страдать от одиночества, горевать…

Все это было чистой правдой, однако я заверила его, что постараюсь держаться как можно более стойко.

– И все же, – тихо продолжил месье Поль, – есть и еще одно возражение против вашей нынешней обители. Хотелось бы время от времени писать и сохранять уверенность в точной и безопасной доставке писем, а на рю Фоссет… Короче говоря, наша католическая дисциплина – хотя вполне оправданная и целесообразная – в некоторых обстоятельствах способна привести к злоупотреблениям и даже вредительству.

– Но если вы напишете, – возразила я, – письмо все равно попадет в мои руки, пусть и не сразу. Никто не сможет скрыть его от меня. Я протестантка, месье, и не потерплю унизительной слежки. Ни за что!

– Doucement, doucement[357], – успокоил меня он. – Придумаем какой-нибудь хитрый план, используем свои средства. Не волнуйтесь, все уладим.

Мы, возвращаясь с дальней прогулки, вошли в небольшое предместье с маленькими, прямо-таки кукольными, симпатичными домиками, и Поль поднялся на крыльцо аккуратного строения.

– Сюда.

Он не постучал, а достал из кармана ключ и отпер белую дверь. Я вошла, он – следом, закрыл дверь и повернул в замке ключ. Слуг видно не было. Небольшой, как все в этом доме, вестибюль, радовал чистотой и свежей краской. Коридор завершался увитым виноградной лозой французским окном. Ничто не нарушало умиротворенной тишины.

Распахнув внутреннюю дверь, месье Поль пригласил в салон, или гостиную – совсем крошечную, но очень уютную, с аккуратными нежно-розовыми стенами, натертым воском полом и светлым ковром в центре. Небольшой круглый стол блестел лаком, составляя конкуренцию зеркалу над камином. Мебель тоже была миниатюрной: не диван, а диванчик; шифоньерчик, приоткрытые дверцы которого демонстрировали полки с посудой; французские напольные часы, лампа, статуэтки из китайского фарфора. Нишу окна занимала зеленая подставка с тремя зелеными горшками, в каждом из которых буйно цвело неведомое растение. В одном из углов притаился круглый столик на одной ножке, на мраморной поверхности которого стояла шкатулка для рукоделия, а рядом, в вазочке, благоухали фиалки. В открытое окно залетал ветерок, наполняя комнату свежестью.

– Какое чудесное место! – воскликнула я горячо, и месье Поль улыбнулся, обрадованный моим искренним восхищением.

– Наверное, следовало подождать хозяев? – сказала я шепотом, не решаясь нарушить глубокую тишину, но он возразил:

– Сначала заглянем в другие уголки этой скорлупки.

– А это нормально – ходить по всему дому?

– Да, вполне, – невозмутимо пожал он плечами.

Месье Поль пошел первым: показал крошечную кухню с печкой и плитой, с немногочисленной, но сияющей чистотой медной утварью, столом и двумя стульями. В небольшом буфете обнаружился необходимый набор фаянсовой посуды.

– В гостиной есть кофейный сервиз, – пояснил месье Поль, заметив, что я с интересом рассматриваю шесть глубоких бело-зеленых тарелок, четыре блюда, чашки и кружки в тон.

Поднявшись по узкой свежепокрашенной лестнице, я отважилась заглянуть в две крошечные спальни, совершенно очаровательные, после чего месье Поль предложил вернуться вниз и, остановившись перед внушительной закрытой дверью, извлек из кармана второй ключ, вставил в замочную скважину, повернул и, пропустив меня вперед, с видом факира распахнул дверь.

– Voici![358]