Вилльям Шекспир. Статья I

Далѣе, поэтъ долженъ угадать судьбу изображаемой имъ эпохи. Такъ, судьба Донъ Карлоса напр. ясно подчинена волѣ Филиппа: этотъ послѣднiй есть человѣкъ – носитель нетолько своей собственной судьбы, но судьбы всего своего времени. Что передъ нимъ слабовольный Карлосъ! На личности сего послѣдняго не могла быть основана драма, да у Шекспира онъ вышелъ слабъ и блѣденъ, и безъ сомнѣнiя самое живое, самое типическое и полное лицо во всей трагедiи Филиппъ. Художественная ошибка Шиллера ясна для каждаго, хотя немного одареннаго художественнымъ чутьемъ. Личность самаго маркиза Позы много бы выиграла отъ прямого сопоставленiя съ личностiю Филиппа; конечно, любовь Донъ Карлоса къ мачихѣ отошла бы на второй планъ, за то вся трагедiя выиграла бы въ цѣльности и стройности, и благородному Позѣ не пришлось бы играть не совсѣмъ благовидную роль по сближенiю Донъ Карлоса съ Изабеллой[5].

Такой ошибки нѣтъ у Шекспира, а такова именно ошибка автора (будь онъ Гринъ, или кто другой) "истинной трагедiи о Ричардѣ, герцогѣ iоркскомъ", – ошибка видная изъ самаго названiя пiесы. У Шекспира, напротивъ, трагедiя построена на Генрихѣ VI; у него онъ именно и есть человѣкъ-носитель своей собственной судьбы и судьбы своего времени. Для читателя ясно, что именно при такомъ королѣ могли сложиться такiя событiя; могли такъ рѣзко и отчетливо высказаться характеры и горячаго, честолюбиваго Соффолька, и благороднаго Гемфрея, герцога Глостера, и кроваваго Клифорда, и iезуитски-завистливаго кардинала Бофорта, и благороднаго, воинственнаго Тальбота, и "французской волчицы", королевы Маргариты. И какъ выдержаны всѣ эти характеры! Какъ хорошо рисуется напр. сынъ герцога Iорка, этотъ горбунъ съ "ворчливымъ голосомъ", про котораго отецъ говоритъ:

Мой Ричардъ! трижды прорубалъ ко мнѣ

Онъ улицу и трижды онъ кричалъ:«Смѣлѣй, отецъ! Пусть мечъ рѣшаетъ дѣло!»

и далѣе:

…Когда шатались

Ряды смѣлѣйшихъ, Ричардъ мой кричалъ:«Ломи! не уступай врагу ни пяди!»

этотъ горбунъ, который постоитъ за себя и будетъ современемъ королемъ Ричардомъ III-мъ.

Это уже чисто шекспировская черта, понять судьбу времени и на ней основать драму. А г. Гервинусъ огромное впечатлѣнiе этой великой трилогiи объясняетъ тѣмъ, что въ ней есть правосудное возмездiе каждому по дѣламъ его; но прибавляетъ, что даже это юридическое возмездiе, «которое кажется столь поэтическимъ и стройно-распредѣленнымъ, просто заимствованнымъ изъ хроники». О, моралисты, полагающiе, что природѣ нѣтъ инаго дѣла, какъ наказывать порокъ и возвышать добродѣтели, да постоянно читать, подобно нѣмецкому пастору, нравоученiя!

И какiе натяжки дѣлаетъ почтенный професоръ, чтобъ вытащить за уши эту, по его мнѣнiю, глубокомысленную мораль. А судьба Глостера, а судьба Ричарда? Или послѣднiй получаетъ достойную мзду впослѣдствiи? "Ричардъ палъ – урокъ тиранамъ", какъ говоритъ современный поэтъ.

Отъ этого главнаго недоразумѣнiя происходятъ и всѣ другiя ошибки почтеннаго нѣмецкаго ученаго. Такъ, онъ осуждаетъ Шекспира за то, что онъ "подобно хроникѣ, выводитъ рядъ сценъ, которыя (какъ напр. анекдотъ объ оружейникѣ и хромомъ Симпкоксѣ) находятся въ весьма слабой связи съ великимъ ходомъ цѣлаго". Именно, этотъ анекдотъ

и необходимъ въ исторической трагедiи; онъ чрезвычайно характеризуетъ время; онъ перестаетъ быть анекдотомъ потомучто въ немъ дѣйствуютъ живыя лица. И какъ славно обрисовывается въ немъ простой и дѣльный взглядъ на вещи Гемфрея, герцога Глостера.

Г. Гервинусъ говоритъ, что много матерiаловъ дала Шекспиру хроника, что онъ буквально выписываетъ иногда изъ хроники, что "высокое, привлекательное въ этихъ пiэсахъ есть именно – ихъ содержанiе".

Право, никакъ не угодишь на людей: миссисъ Ленноксъ находитъ "что этотъ поэтъ измѣняетъ историческую истину", а г. Гервинусъ сердится, что онъ близко хроники держался. Да какъ же иначе? И что такое богатство матерiаловъ, возвышенное содержанiе? Чѣмъ больше матерiаловъ, чѣмъ возвышеннѣе сюжетъ, – тѣмъ труднѣе поэту совладать съ ними.

Стоитъ только прочесть у господина же Гервинуса, какiе поправки сдѣлалъ Шекспиръ (см. стр. 218–228) въ старыхъ пiесахъ, служившихъ ему образцами, чтобы понять какъ самостоятеленъ этотъ заимствователь. Тутъ прибавляетъ монологъ, тутъ измѣнена сцена, тутъ прибавлено двѣ три черты, два три выраженiя; иногда такое слово, что передъ нимъ останавливается въ изумленiи даже самъ г. Гервинусъ. К. П. Брюлловъ иногда проходился по картинамъ своихъ учениковъ, и выходила новая картина. А что выходило, когда проходился такой мастеръ, какъ Шекспиръ.