Виниловый ад

— Обрел, так сказать, свободу. Теперь вот, — он показал на расставленные вдоль стен картины. — Пишу пейзажи. Иногда приходится и портреты. Не очень люблю портреты, но за них больше платят.

— Валентин, помнится, раньше тебя не сильно интересовали деньги.

— Я же говорю, все течет, все меняется. Освободился. Перешел на новый виток спирали. Теперь занимаюсь, как сейчас принято говорить, монетизацией своего творчества и раскруткой личного авторского бренда.

— Звучит неплохо.

— Собираю деньги на катер, планирую сделать на нем плавучую мастерскую.

— Ух ты.

— Да. Хочу, чтобы получилось что-то вроде баржи небольшой. В общем, дела понемногу идут в гору.

Он проверил воду в чайнике и достал из холодильника торт.

— Присаживайся.

Рамуте села и вспомнила, как Никита на этой кухне испачкал штаны. На всякий случай проверила рукой сиденье — все чисто. Мебель новая.

«Подозрительно. Чересчур аккуратно в квартире для одинокого мужчины», — отметила она.

— А у тебя уютно.

Он кивнул.

Рамуте ждала, что он спросит, что стало с его картиной, которую он подарил ей. Сейчас он спросит, она, естественно, придумает что-нибудь заумное, и ни за что не признается, что полотно уничтожено. Рамуте приготовилась соврать и, как учили на курсах, нанесла упредительный удар.

— Валентин?

— Да.

— Хочешь знать, где сейчас твой подарок?

— Какой?

— Картина.

Художник вздрогнул и слегка отклонился назад.

— Нет. Не хочу.

Рамуте удивилась. Странная реакция для человека, потратившего столько времени и собственной крови…

— А что так?

— С ней покончено. Это уже не моя… Не я.

— Окей.

Рамуте почувствовала, что Валентину неприятен разговор, и мгновенно, как учили на все тех же курсах, сменила тему.

— Теперь ты похож на киноактера, а не на художника. Молодо выглядишь. Прическа — огонь.

— Спасибо, — он расслабился и улыбнулся. — Ты тоже изменилась. Честно говоря, не думал, что когда-нибудь увижу тебя в платье.

Они вместе наигранно рассмеялись.

— Расскажи, красавица, так зачем ты пришла? Вряд ли просто, чтобы навестить старикашку. М? Что за дело?

— Ва-ля! — на кухню, шлепая босыми ногами, зашла полуобнаженная девушка с кисточкой в руке.

Девушка подслушивала разговор из коридора, услышала, как художник назвал Рамуте красавицей, не выдержала и решила вмешаться.

— Валь, можно тебя? — она оценивающе посмотрела на Рамуте. — Кхм. Здравствуйте. Извините, что отвлекаю.

Поверх чересчур откровенного нижнего белья на ней был лишь фартук, испачканный глиной, и чепчик на голове. На вид она была чуть старше Рамуте, может, на пару лет, максимум лет на пять. Ее стройные плечи, руки и миленькое личико были измазаны краской.

— Рами, прости, я на секундочку. Ты пока угощайся-угощайся, — он налил чай, пододвинул торт к гостье и вышел в коридор.

Рамуте подковырнула ногтем крем, облизнула — нет, не тот вкус, не вкус детства. Глотнула чай и отодвинула угощение.

— Вален-тин, — шептал недовольный художник в коридоре. — Сколько раз тебе говорить? Вален-тин! Мусечка, пожалуйста, при клиентах называй меня Валентин. Слышишь? Только так! Не позорь меня!

— Ладно, Ва-лен-тин, — передразнил его женский голос. — Валентин Лавеласович.

— Ха-ха и еще раз ха. Не смешно. Мусечка, не шуми, ты же портишь мой имидж перед клиентом.

— Валя, та девушка, которая, как ты сказал, красавица. Никакой она не клиент.

— Клиент.

— Не ври!

— Не вру!

— Врешь! Наверняка твоя бывшая!

— Что?

— Да! Точно бывшая! Смотри, как нафуфырился.

— Мусечка, не говори ерунды!

— А чего тогда орешь?

— Я?

— Да!

— Не ору!

— Я сказала, орешь!

— Тише. Все. Прости. Прости, Муси-мусечка. Ты моя кисточка, моя ласточка, моя муза. Единственная Венера пропащего Сатурна.

— Вот и не забывай, кто я. А то раскричался…

— Прости. Прости-прости, мое сокровище, — все так же шепотом произнес художник.

— Ладно. Так и быть, на первый раз прощаю.

— Ты мое сокровище.

— Валь, глянешь, что у меня получилось? Там подправить нужно, а я не умею. И глина совсем не лепится, блин. Бракованная, что ли.

— Мусечка, давай позже. У меня заказчик.

— Она не заказчик!

— Прошу тебя, подожди немного. Хорошо? Освобожусь и помогу. Все-все помогу. И исправлю, и приклею, и подправлю.

Мусечка поцеловала своего Валю, ущипнула его за мягкое место и отправилась дальше пачкать холст.

— Рами, все, я вернулся.

Рамуте заметила, что художник покраснел.

— Твоя жена?

— Кто? Где? Ах, это. Пф, жена? Нет. Я бы сказал, что моя Мусечка больше, чем какая-то там жена. Она мое все.

— Ясно, и ты туда же. Видимо, пока меня не было, в город Купидон прилетал и всем тут задницы отстрелил. А у тебя когда свадьба?

— А?

— Не важно.

— Ладно… Так, на чем мы остановились? Кажется, ты начала рассказывать, для чего пришла в гости к старику.

— Да. Хотела кое-что узнать о «Подонке».

Рамуте отошла от первоначального сомнительного плана быть любезной и следовать наставлениям инструктора курсов. Решила на свой манер говорить по существу и задавать вопросы «в лоб».

— Валентин, я вижу, что тебе неприятна эта тема. Если бы это было неважно, я бы не приставала.

Художник поморщился. Ему явно не хотелось ни вспоминать, ни обсуждать ту картину.