Вирджиния Вулф: «моменты бытия»

И, повторимся, процесс этот у автора (верней, у его действующих лиц) – естественен, органичен, «без швов».

«Никаких подмостков, ни одного кирпича, всё должно таять в сумерках», – предписывает самой себе Вирджиния Вулф в дневнике в январе 1920 года, когда до написания романа «На маяк» было еще далеко.

Проявляется отсутствие подмостков и кирпичей еще и в том, как развивается действие в романе. Как и в других своих книгах, Вулф запускает действие «с места в карьер», с полуслова, так что кажется, будто читаешь роман с середины, раскрываешь его не на первой, а на десятой главе. И сразу же, с первых строк, писательница «предъявляет» характер действующего лица, его место в романе. Причем не дотошным, многостраничным описанием его прошлого, обстоятельств жизни, внешности, как это сделали бы Бальзак, Диккенс, Тургенев, Генри Джеймс, – а какой-то одной, вроде бы ничем не примечательной, да и к делу не относящейся черточкой, незначимой репликой. Нелепость, несносность «атеиста» Чарльза Тэнсли проявляются в том, как он, проверяя, откуда дует ветер, «растопырил костлявую пятерню, пропуская ветер между пальцев». Сходным образом, чтобы читатель ощутил одиночество и неприкаянность вдовца Уильяма Бэнкса, писательнице понадобилось всего три штриха, и тоже, казалось бы, «из другой оперы»: Бэнкс «пахнет мылом, он такой щепетильный и чистый». Чтобы растопыренная костлявая рука ассоциировалась с нелепостью, а запах мыла – с неприкаянностью, от читателя требуется некоторое воображение, если угодно – «соавторство». Понимание того, что Рене Магритт называл «вероломством образа».

«Да, но только… погода будет плохая», – безапелляционно возражает жене мистер Рэмзи, сразу, первой же своей репликой давая читателю понять, что он упрям, несговорчив, не привык ни с чем и ни с кем, даже с любимой женой, считаться. «Вздор», – «строго» обрывает миссис Рэмзи Чарльза Тэнсли в этой же, первой сцене романа. И этими «вздор» и «строго», всего двумя словами, автор вводит в роман лейтмотив героини; как и ее прообраз Джулия Дакуорт, хозяйка дома придерживается строгих правил; она благожелательна, тактична, щедра, благородна – этого у нее не отнимешь, – но вместе с тем неуклонно стоит на своем.

По давней традиции герою (героине) принадлежит в повествовании центральное место. Вирджиния же Вулф, словно в насмешку над правилами классического литературного этикета, расходует на смерть миссис Рэмзи всего-то несколько слов, да и то в вводном предложении и даже – нарочито – в скобках. Заметим – и тоже в скобках – что такова «участь» многих ее персонажей, не только миссис Рэмзи, – ведь и Джейкоб Фландерс тоже гибнет, так сказать, за кулисами. Действительно, о решающем событии в романе, событии, сказавшемся на судьбе дома и его обитателей, говорится скороговоркой, словно о какой-то мелочи, о чем-то несущественном. О том же, что это совсем не мелочь, свидетельствуют «предгрозовые» симптомы – в главах, предшествующих смерти миссис Рэмзи, исподволь нагнетается настроение мрака, безысходности: «низвержение тьмы», «пустое безумие ночи», «пустой дом… где заперты двери», «красота и тишина… почти не тревожат покоя, равнодушия». Трагедия, происходящая в доме, передается, таким образом, не прямо, а косвенно, не фактами, а настроением.

Про поэтический талант Вулф можно сказать то же, что сама Вулф говорила (а мы цитировали) про сестер Бронте: «Смысл их творчества неотделим от языка; он – скорее настроение, чем вывод». И тут уж впору сравнить «На маяк» не с поэмой, элегией или «прозаической лирикой», а скорее с симфонией.

Глава девятнадцатая

«Исступленная книга»

Тем более уместно сравнение с музыкальным произведением следующего романа, который дался Вирджинии Вулф намного тяжелей, чем «На маяк». И не только Вулф, но и ее читателю.

К «Бабочкам», как Вирджиния Вулф поначалу назвала «Волны», писательница приступает уже спустя два месяца после завершения работы над «Маяком». Лучше сказать, не приступает, а

подступает – исподволь, словно бы на ощупь, сама еще не вполне понимая, чту это будет за книга, да и будет ли она вообще:

18 мая 1927 года.

«…поэтическая идея; идея некоего постоянного потока; не только человеческая мысль течет, но всё течет – ночь, корабль, и всё сплывается воедино, и поток разрастается, когда налетают яркие бабочки…»

12 августа 1928 года.

«“Бабочки” порхают где-то в задней части мозга».

22 сентября 1928 года.

«Это должно стать абстрактной, мистической, слепой книгой – поэмой, драмой».

28 ноября 1928 года.