Читаем Вирджиния Вулф: «моменты бытия» полностью

«…я хочу пропитать, насытить каждый атом. То есть изгнать всю тщету, мертвость, все лишнее. Показать мгновение во всей полноте… Я хочу всё вместить; но пропитать, насытить. Вот что я хочу сделать в “Бабочках”».

28 мая 1929 года.

«…островки света – островки в потоке безостановочной жизни. Туча бабочек, устремленных в этом направлении…»

9 апреля 1930 года.

«Я хочу несколькими чертами передать суть каждого характера… Та свобода, с какой писался “На маяк”, здесь невозможна из-за немыслимой сложности формы. Кажется, это будет новый этап, новый шаг…»[151]

Уже из этих коротких, отрывочных, порой понятных одному автору соображений (лучше сказать – прозрений, откровений) о сути будущего романа становится ясно: Вирджинии Вулф нелегко эту «абстрактную, мистическую, слепую» книгу писать, а читателю, соответственно, – ее читать.

И «Миссис Дэллоуэй», и – тем более – «На маяк» (как, впрочем, и все книги Вирджинии Вулф) требовали подготовленного читателя, способного читать ассоциативную, поэтическую прозу, лишенную, казалось бы, таких неотменимых понятий, как сюжет, конфликт, социальная проблематика. Теперь же – предупреждает автор – читателю предстоит, как в русской сказке, «пойти туда, не знаю куда». Прочесть то ли драму, то ли поэму. Постичь «идею некоего постоянного потока» – словосочетание, прямо скажем, загадочное. Да еще – «в немыслимо сложной форме»; в устах такого принципиального формалиста, как Вирджиния Вулф, эти четыре слова легкой жизни читателю не сулили.

Автору – тем более. Не потому ли, прежде чем 4 февраля 1934 года с облегчением воскликнуть: «Еще несколько минут, и я, хвала Небесам, смогу написать – я кончила “Волны”!», Вирджиния Вулф потратила на 150 страниц текста в общей сложности почти четыре года. (Для сравнения: и «Миссис Дэллоуэй», и «На маяк» писались всего полтора года.) Не потому ли очень многие читатели, в том числе и почитатели прихотливого дарования Вирджинии Вулф, высоко оценившие и «Комнату Джейкоба», и «Миссис Дэллоуэй», и «На маяк», не сумели осилить эти 150 «слепых» страниц? И вслед за Хью Уолполом, неизменно благожелательным критиком Вирджинии, высказались об «исступленной книге», как однажды в сердцах назвала «Волны» сама писательница, не слишком доброжелательно. «Всё, и ни о чём; написано изысканно, разумеется», – таков был вердикт Уолпола, автора одной из первых рецензий на роман. Собственно, и Вирджиния Вулф была того же мнения – сама ведь назвала будущую книгу «абстрактной», «слепой»; слепая и значит «обо всем и ни о чем». Или под «слепой» подразумевалось нечто совсем другое? «Слепое» в значении «неясное», «загадочное»?

В главе «Обыкновенный читатель» мы приводили замечание Вирджинии Вулф о Дэвиде Герберте Лоуренсе, которого она обвиняет в недосказанности, непроясненности его прозы. «Я не верю в готовность людей к чтению загадок», – записала Вулф в дневнике 2 октября 1932 года, как раз когда работа над «Волнами» приближалась к концу. А меж тем «Волны» – загадка, и читатель романа должен быть готов ее разгадать. Должен быть готов совершить усилие: автор модернистского романа или читателем пренебрегает, или над ним смеется, или, что чаще всего, ставит в тупик. Или же приглашает в соавторы и тогда рассчитывает на его сотворчество.

Жизнь шести действующих лиц, трех мужчин и трех женщин, прослеживается в «Волнах» с детских лет, когда все они были соседями по дому, вместе играли, учились, и до старости. Прослеживается, однако, не по их поступкам, решениям, обстоятельствам жизни, не по событиям, участниками которых они на протяжении многих лет становятся и которые, как всегда у Вулф, отодвинуты на задний план, – а по их внутренним монологам, в которых эти поступки, обстоятельства, события нашли свое отражение. Прослеживается по реакции каждого из шестерых на слова, намеки, впечатления, наблюдения остальных пяти. По ассоциациям и мыслям, которыми каждый из них, согласно литературному штампу, «уносится далеко». В этом, собственно, и состоит загадка, литературный пазл, который предлагает читателю Вирджиния Вулф, – нащупать в «потоке безостановочной жизни» тему, лейтмотив каждого из шести действующих лиц, уловить – как в музыке – контрапункт, противостояние этих тем.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературные биографии

Марина Цветаева: беззаконная комета
Марина Цветаева: беззаконная комета

Ирма Кудрова – известный специалист по творчеству Марины Цветаевой, автор многих работ, в которых по крупицам восстанавливается биография поэта.Новая редакция книги-биографии поэта, именем которой зачарованы читатели во всем мире. Ее стихи и поэмы, автобиографическая проза, да и сама жизнь и судьба, отмечены высоким трагизмом.И. Кудрова рассматривает «случай» Цветаевой, используя множество сведений и неизвестных доселе фактов биографии, почерпнутых из разных архивов и личных встреч с современниками Марины Цветаевой; психологически и исторически точно рисует ее портрет – великого поэта, прошедшего свой «путь комет».Текст сопровождается большим количеством фотографий и уникальных документов.

Ирма Викторовна Кудрова

Биографии и Мемуары / Языкознание / Образование и наука

Похожие книги

Первые в космосе. Как СССР победил США
Первые в космосе. Как СССР победил США

К 50-летию первого полета человека в космос!Подлинная история величайшего прорыва XX века. Все о развитии космонавтики от первых пороховых ракет до «Протона» и «Бурана», от Циолковского до Королева, от немецких «фау» до советского «Востока», от первого спутника до Лунной гонки». Неизвестные подробности полета Юрия Гагарина: какие были проблемы в ходе орбитального витка и посадки, кто первым встретил космонавта на земле, где и как он провел первые часы после возвращения с орбиты? Наконец, что представляет собой пилотируемая космонавтика сегодня и почему не сбылись великие надежды 1960-х годов, когда С.П. Королев мечтал, что скоро «люди будут летать в космос по профсоюзным путевкам», а писатели-фантасты уверенно предсказывали, что к началу XXI века человечество как минимум достигнет Юпитера, а возможно, освоит и всю Солнечную систему (пересмотрите хотя бы «Космическую одиссею 2001 года», перечитайте Артура Кларка или ранних Стругацких).Но как бы ни развивалась космонавтика в будущем, каких бы высот ни достигла, ничто уже не в состоянии изменить того факта, что у ее истоков стояли наши соотечественники, первой в космосе была наша страна, XX столетие навсегда останется в человеческой памяти веком Гагарина и Королева, а русское слово «спутник» вошло во все основные языки, как и легендарное гагаринское «Поехали!», открывшее дорогу к звездам.

Александр Борисович Железняков

Документальная литература / Прочая документальная литература / Документальное