Виртуальные войны. Фейки

Множественность правд, видение мира сквозь разные метафоры, с помощью не тех проблем, как в последнем примере, где борьба за выживание заменилась на борьбу за демократию, подмена источников сообщений, — все это создает множественность миров и их моделей. Одна сторона при этом будет видеть один мир, другая другой, при этом глядя на один и тот же объект, в котором каждый будет видеть свое.

Ценностное столкновение вытекает и из рассказа «русского немца», эмигрировавшего в Германию. Попав в армию, он вынес следующее: «мы служили, служили, а уже под конец выяснилось, что все, с кем у меня сложились хорошие отношения, — выходцы из бывшей ГДР. Мы понимали друг друга с полуслова, у нас были общие понятия о взаимопомощи, взаимовыручке. По сравнению с призывниками из ФРГ у этих ребят очень сильно отличалось чувство юмора. В ФРГ шутки американские, примитивные. Самое смешное для них — если кто-то громко рыгнул, пустил газы, что-то сказал про чужую маму. У ребят из ГДР юмор был более тонкий, острый, между строк, с игрой слов»[1062]. То есть общий язык был найден с ребятами из ГДР, а не из ФРГ, что говорит о сохранности модели мира Восточной Германии. Это же подтверждается разными результатами голосований на выборах в Восточной и Западной Германии по сегодняшний день.

Технологически мир меняется очень быстро, ментально — нет. Мы часто видим настоящее прошлыми глазами. Только новые поколения имеют новое видение. Отсюда такое внимание к соцопросам миллениалов, которые постепенно начинают прорываться во власть. А власть и бизнес пытаются узнать, как с ними лучше взаимодействовать.

Суммарная картина одного из исследований мира постправды такова: «Мы находимся в ситуации, когда большая часть населения живет в эпистемологическом пространстве, которое отрицает стандартные критерии доказательности, внутренней непротиворечивости, проверки фактов. По этой причине современное состояние публичного дискурса более не может изучаться сквозь дезинформацию, которую надо опровергать, а как альтернативную реальность, которую разделяют миллионы»[1063].

Как видим, введение новой точки отсчета меняет всю парадигму борьбы, делая ее еще более сложной. Это требует иного инструментария. Просто реагирующий на чужую правду инструментарий уже не работает, поскольку эта ментальная структура уже закреплена в разуме, с ней невозможно бороться просто опровержением.

В своей книге 2008 года Дж. Лакофф тоже делал близкий вывод, вводя понятие «нейролиберализма» вместо «неолиберализма»[1064]. И поскольку мнения избирателей не являются ни самостоятельными, ни логическими, политики не имеют права им следовать. Они должны изучать результаты социсследований только для того, чтобы найти пути, как можно развернуть полученное в моральной модели мира.

И вот мнение, скорее, практика, чем теоретика Г. Улла, работавшего старшим советникогм при трех госсекретарях США: «Последние исследования российской и Исламского государства моделей пропаганды, как и интервью с перебежчиками, открывают следующее: 1) люди верят тому, что повторяется, 2) российские и исламские фанаты получают преимущество, когда они вводят информацию первыми, 3) последующее отрицание реально работает на усиление исходной дезинформации, а не разрушает ее. Наиболее эффективным путем ответа на дезинформацию является не то, что делают медиа, опровергающие каждую фальшивую меметическую историю[…]. Скорее правильным решением является направление „потока“ про-активного, точного информирования на целевую аудиторию»[1065]. Он предлагает помнить о модели 1-9-90, в рамках которой создателями контента является 1 %, 9 % заняты распространением контента, а 90 % — являются простыми потребителями. Он предлагает подключить к процессу 90 %, чтобы они тоже стали производить свой контент, тогда правильные истории будут достигать правильной аудитории.

Такая же идеология воздействия и у Лакоффа. Он придерживается близких правил[1066]:

• не используйте никаких их терминов, картинок, хештегов,

• игнорируйте их поведение — не надо ссылаться и распространять его, помогая создавать вирусность,

• смещайте ситуацию на правдивое информирование.

Улла отмечает очень интересные особенности месседжа радикального ислама: «Воодушевляющая и желаемая сторона маркетинга ИГИЛ пропускается многими аналитиками. Большинство людей думают, что они продают средневековый нарратив. Это более чем далеко от правды: большая часть месседжей (70 %) скорее позитивны. Типа самопомощи для экстремистов: „Измени свою жизнь — закончив ее“. Эти месседжи также материалистичны. Когда я смотрю видео рекрутинга, я вижу, что ИГИЛ продает потребительский стиль жизни: по западной модели, с эффективным управлением, свободный от коррупции. Это не возврат в темные времена с поддержкой архаических традиций. Это новый калифат — на стероидах. Калифат больший и лучший, чем старая модель. Калифат, способный победить Запад по его правилам»[1067].