Виртуальный детектив

Но вот прозвучали сигналы точного времени, и коридор быстро опустел. В приёмной осталось несколько человек. Назначенное время истекло, и я подошёл к дежурному по части выяснить обстановку.

Внимательно выслушав, он распорядился ожидать во дворе:

– Когда надо, вас вызовут, – сказал он, дав понять, что разговор окончен.

Я вышел, подошёл к экипажу и присел рядом со всеми.

– Велено ждать, – сказал я старомодной фразой, ни к кому не обращаясь.

Никто не проронил ни слова, и я тоже погрузился во всеобщее молчание.

Тяжело молчать коллективно. Такого с нами никогда не было. У нас всегда была тема для разговоров и споров, чтобы обсудить различные проблемы и просто по-флотски «потравить», когда выпадала свободная минута. А сейчас гнетущее молчание сковало всех, до неузнаваемости изменив привычное выражение лиц и поз. Я смотрел на них и не узнавал.

Все казались безучастны и отрешены от всего. Потухшие взгляды, сгорбленные спины и каменная неподвижность фигур лучше всяких слов говорили о переживаниях и внутреннем состоянии души каждого. Все понимали: горе, безмерное горе и нищета ждёт нас, если мы будем уволены.

Если здесь, в воинской части, где нас знают только с положительной стороны уже лет 10–15 каждого, мы не нужны, то кому мы нужны вообще в своём пенсионном возрасте, даже если мы профессионалы высшего класса, умеем работать и работали только с отличной оценкой?

Будет ли справедлива такая суровая мера по отношению к матросу, которого в пятницу утром перед выходом поздравили с 60-летним юбилеем, зачитали приказ командира части о поощрении юбиляра, вручили ему грамоту, подписанную врио командира части, а сегодня, в понедельник, он же его уволит другим приказом?! Ну не абсурд ли это?

Но вот что меня поразило и оставило неприятный осадок: никто за эти три дня не возмутился, не возроптал, не попытался отстоять себя, свою честь и достоинство, которые были втоптаны в грязь обвинением в пьянстве.

Удар судьбы они восприняли безропотно и приняли безоговорочно, как будто другого исхода не могло и быть. Никто не пытался защититься каким-либо другим образом, более эффективным, чем мог предложить я.

В этот момент я так и не понял, в чём причина и почему активные во всём, сегодня они сникли, как медузы, выброшенные штормом на песок. Скорее всего, произошла адаптация к новым условиям работы и жизни.

В прошлые советские годы они могли обратиться со своей жалобой, обидой, неразрешённым конфликтом в партком, местком, и, как правило, они получали там понимание и защиту, если дело касалось производственной сферы или нарушения КЗоТ. Ныне парткомов на производстве нет, а профсоюзные органы, председатель профкома находятся в полной зависимости от работодателя, поскольку, даже будучи выборными, стоят на рабочем штате. В примитивном варианте это, как на поводке: будет послушание – поводок подлинней и разряд повыше. Не будет – пеняй на себя!

Руку дающего не кусают!

К этому тоже привыкли и вспоминают о профсоюзах только с началом очередной предвыборной кампании.

Сейчас все убеждены, и примеров тому предостаточно, вся власть принадлежит руководителю предприятия, в нашем случае – командиру части. Всё будет сделано, как решит ОН, а профсоюз всегда согласится! Кто-нибудь на практике это опровергнет?

В воротах показался командир электромеханической части десантного корабля.

Я ждал его и, быстро вскочив, пошёл навстречу.

«Молодец! – тепло подумал я о нём. – Он сдержал своё слово и прибыл выручить нас!».

Мы поздоровались, и я проводил его в кабинет врио командира части. Мне находиться там не разрешили. Не совсем вежливо, но ничего – он доложит всё, как было, и всё станет на свои места, может, и разбора никакого не будет.

Тут я немного переборщил в своём ожидании, разбор должен быть и будет, только его акцент сместится на истинных виновников обводнённого масла и клеветы, а главное, я, кажется, впервые за три дня улыбнулся. Мы уже не одни! А вдруг?!

Не кажи «гоп», пока не перескочишь!

Я вернулся к экипажу, присел на скамью и, не скрывая своего приподнятого настроения, прокомментировал обстановку в несколько вольном толковании:

– Наше дело правое! Враг будет разбит! – чем надеялся встряхнуть экипаж и дать импульс оптимизму.

Реплика воздействия не оказала, никто не улыбнулся и не ответил. Мне стало неловко, и через минуту–другую я мысленно переключился на наше по-прежнему неясное, неустойчивое положение, стараясь понять отношение коллектива к происшествию.

Мне кажется, я понял, в чём причина такого отчуждения в день разбора. Ведь в пятницу и субботу, когда мы обсуждали наше положение, настроение и мнение у всех было другое, более боевитое, что ли.

Сначала возмущение бесстыдной ложью майора, затем успокоительно-выжидательное – «начальство разберётся». А сегодня по отводимым взглядам и молчанию я понял, что общее мнение – не надо было браться за оружие.