Виртуальный свет. Идору. Все вечеринки завтрашнего дня

Песня Кридмора завершилась улюлюкающим воплем безмозглого протеста, и толпа кепок отозвалась страшным ревом. Шеветту просто ошеломил их энтузиазм – не из-за Кридмора, а самим фактом того, что подобная музыка может вызвать столь бурную реакцию. Впрочем, музыка в этом смысле – странная штука; у любого стиля всегда есть свои фанаты, и если собрать в одном баре достаточное их количество, можно неплохо повеселиться.

Она продолжала проталкиваться сквозь толпу, отбрасывая наглые руки, высматривая Тессу и опасаясь наткнуться на Карсона, когда ее нашла кридморовская подружка Мэриэлис. Та, похоже, развязала пару шнурков на своем бюсте и являла собой зрелище даже внушительнее прежнего. Она казалась очень счастливой или, во всяком случае, настолько счастливой, насколько может выглядеть женщина, так сильно пьяная.

– Дорогая! – вскричала она, схватив Шеветту за плечи. – Куда ты пропала? У нас тут любая выпивка для наших гостей из шоу-бизнеса бесплатно!

Мэриэлис явно позабыла, что Шеветта с Тессой вовсе не эй-ары, но, судя по всему, Мэриэлис обычно много чего забывала.

– Замечательно, – сказала Шеветта. – А вы не видели Тессу? Мою подругу, с которой я здесь была, австралийку?

– Там, наверху, в осветительной будке, с самим Святым Виттом, дорогая! Она снимает все представление Бьюэлла на эти летающие штучки! – просияла Мэриэлис. Запечатлела смачный, жирный от помады поцелуй на щеке Шеветты и мгновенно забыла про нее, с равнодушием повернувшись в направлении, вероятно, барной стойки.

Теперь и Шеветта разглядела осветительную будку: что-то вроде огромного упаковочного ящика, прибитого в углу напротив сцены, с покореженным пластиковым окошком по периметру, за которым она увидела Тессу и какого-то бритого парня в агрессивно узеньких черных очках. Головы торчали, как марионетки над ширмой. Туда можно было забраться по стремянке, прикрепленной к стенке ржавыми водопроводными трубами.

На Тессе были ее специальные очки, и Шеветта поняла, что подруга следит за сигналом от «Маленькой Игрушки Бога», контролирует ракурс и фокусировку с помощью своей черной перчатки. Кридмор запел снова, поэнергичнее, публика стала притопывать и подпрыгивать в такт.

У стремянки стояли двое парней в кепочках, пили пиво из банок. Шеветта проскользнула мимо и стала карабкаться вверх, никак не отреагировав, когда один из них с гоготом шлепнул ее по заду.

Нырнула головой в квадратную дырку, нос на уровне пыльного, залитого пивом коричневого коврика.

– Тесса, привет.

– Шеветта, ты? – Тесса не обернулась, поглощенная тем, что видит в своих очках. – Куда пропала?

– Я встретила Карсона, – сказала Шеветта, залезая в будку сквозь дырку, – и убежала.

– Какие чудесные кадры, – сказала Тесса. – У этих типов такие лица… Прямо Роберт Франк[126]. Я сведу запись в моно и уберу цвет…

– Тесса, – сказала Шеветта, – нам пора убираться отсюда.

– А ты кто еще такая, мать твою? – обернулся к ней бритый. На нем была глухая безрукавка, бицепсы не толще Шеветтиной руки, узкие голые плечи, как куриные косточки.

– Его зовут Святой Витт, – пояснила Тесса рассеянно, словно пыталась машинально предотвратить возможную ссору, а думала о чем-то совершенно другом. – Он тут заведует светом, а еще сидит на звуке в двух других клубах на мосту – в «Когнитивных диссидентах» и еще где-то… – Ее рука манипулировала черной перчаткой.

Шеветта когда-то бывала в «Когнитивных».

– Тесса, это бар для «плясовых», – сказала она.

– Потом двинем туда, – ответила Тесса. – Святой Витт утверждает, что они там как раз раскачаются и будет в сто раз интересней, чем здесь.

– Где угодно будет интересней, чем здесь, – сказал Святой Витт с безмерной усталостью в голосе.

– Синий Ахмед записал там сингл, – сказала Тесса, – «Моя война – это моя война».

– Отстой, – сказала Шеветта.

– Ты имеешь в виду кавер «Крутого Корана», – сказал Святой Витт; его голос был полон презрения, – ты никогда не слышала версию самого Ахмеда.

– С чего это ты так уверен? – рассердилась Шеветта.

– Потому что тот сингл так и не выпустили, – самодовольно заявил Святой Витт.

– А может, он утек, нахрен?

Шеветте хотелось нокаутировать эту обдолбанную мартышку, явно же свалится от одного тычка, но совершенно непредсказуемо, что может случиться, если накачанный «плясуном» совсем озвереет. Чего стоят только байки о сопляках двенадцати лет от роду, которые якобы хватают полицейскую машину за бампер, и бац – переворачивают, а еще говорили, мышцы у малолеток вспучиваются так, что кожа лопается, каковые подробности Шеветта искренне считала брехней. Наверняка так и было: Карсон называл это городскими легендами.

Песня Кридмора завершилась стальным гитарным лязгом. Шеветта повернулась к сцене. Кридмор, заведенный до предела, триумфально оглядывал зал, будто перед ним огромный стадион, запруженный поклонниками.

Толстый гитарист снял свою красную гитару и передал ее одетому в черный кожаный жилет парню с бакенбардами, который в свою очередь подал ему черную гитару с корпусом потоньше.

– А сейчас будет «Сосновый ящик», – объявил Кридмор, когда был взят первый аккорд.