Вирус тьмы, или Посланник [= Тень Люциферова крыла]

Они пили кофе с молоком, шутили и смеялись. Ксения уже успокоилась, хотя иногда на ее чело набегало облачко задумчивости. Она рассказала Никите, что Толя вычислил по Пифагору ее священные числа — двойки, и у нее их оказалось целых три.

— Он говорит, что это знак высоких экстрасенсорных способностей и биоэнергетики, — смеясь, сказала художница. — И знаешь, я ему верю, ведь его числа — три восьмерки — видны самым натуральным образом.

— У меня тоже видны. — Никита с улыбкой оголил плечо и показал четыре маленьких родинки, похожих на цифру семь. — Как видишь, и я в свою очередь меченый, так что… — Сухов споткнулся, заметив, как побледнела Ксения. — Ты что?!

Девушка закусила губу, попыталась улыбнуться.

— Не обращай внимания. Но этот знак…

— Знак ангела, если верить Оямычу.

— Странно…

— Что странно? Не хватало, чтобы и ты тоже говорила загадками. Давай лучше поговорим о чем-нибудь приятном. Ты, кстати, обещала нарисовать мой портрет.

Девушка продолжала смотреть на него с сомнением, что-то решая про себя, но так ничего и не решила.

— Завтра приходи в студию, если свободен. — Она встала. — Чао, меченый, береги себя.

— Я провожу.

— Куда ты с такой головой?

В словах гостьи таился некий иной смысл, Никита уловил его. прищурился.

— Вот тут ты права, голова — мое слабое место, к тому же чуть-чуть бо-бо. И все же я тебя провожу.

Ксения уехала на троллейбусе, отказавшись ехать на такси. Никита медленно пошел домой, размышляя над ее поведением, словами, жестами, испугом, имеющим какой-то конкретный смысл, но темный пока для него. Думал об этом он и когда ложился спать, пока не позвонили сразу трое, один за другим — мать, Такэда и Ксения — с одним и тем же вопросом: все ли у него в порядке?

Сначала он разозлился, потом развеселился, обозвал всех троих перестраховщиками и уснул в полной уверенности, что утро вечера мудренее.

На следующий день Никита не пошел с утра на репетицию, позвонив Кореневу и сказавшись больным. Выслушивать неискренние соболезнования балетмейстера не стал, отрубив: «Всего доброго». Мысль уйти из труппы, принять предложение Ванфельда — балетмейстера классического балета — поучаствовать в конкурсе с выходом на Большой театр, завладела им целиком. Но облегчения эта мысль не принесла. Что-то мешало Никите жить просто, как он жил до событий в парке, дышать свободно и легко и не заботиться о последствиях своих шагов.

Неприятный осадок от вчерашних событий, а также намеков Такэды, не проходил, бередил душу, торчал в памяти занозой дискомфорта.

Позанимавшись без особой охоты со снарядами в спортивном углу спальни, Сухов принялся разглядывать сползшую за ночь ближе к локтю звезду, гадая, что она такое. Предположение, что это пресловутая «печать зла» — со слов Такэды, едва ли было верным, и все же в звезде крылась какая-то зловещая тайна, тем более, что появилась она совершенно необычным способом. «Весть», — сказал Толя. Что за «весть»? От кого? Кому? О чем?..

— О чем? — повторил Сухов вслух, дотрагиваясь до коричнево-розового пятна на коже. И получил ощутимый — не электрический, хотя и близкий по воздействию, ледяной парализующий разряд, пронзивший руку до плеча, проникший дальше в шею, а оттуда — в голову. Рука занемела, а в голове долго не утихало гулкое бронзово-бархатное эхо, словно она послужила неким колоколом, по которому ударили деревянным молотом.

— Разрази меня гром! — пробормотал Никита, озадаченно глядя на звезду. — Лучше тебя не трогать.

Подумал, надо посоветоваться с врачом. Может, действительно, пойти к косметологу и срезать? Или сначала посоветоваться с Оямычем?

Проделав обычные водные процедуры, позавтракав, сходив в магазин, Никита продолжал ощущать в груди какое-то стеснение.

Тревога не проходила, пока не переросла в панику. Ничего подобного танцор никогда не ощущал, вины за собой никакой ле видел, причин тревоги найти не мог, и в конце концов решил, не откладывая в долгий ящик, проконсультироваться по данному поводу с психиатром, маминым приятелем; когда-то они дружили семьями. Правда, тут же пришла другая идея: съездить в Кунцево, купить кое-что из деталей к машине в местном автоцентре. Там работал приятель, который всегда ремонтировал Суховский «аппарат», как он выражался.

Сняв с головы повязку и пощупав здоровенную гулю на затылке (чем это он меня саданул?! Гантелью, что ли?), Никита переоделся во все черное — черные костюмы и рубашки ему шли — и вывел из гаража машину: у него была ВАЗовская «сотка», До разъезда на Кунцево добрался за полчаса: сдерживали не столько светофоры и ремонты дороги, сколько собственные думы.

В машине дышалось легче, тревога отступила, хотя странное ощущение неуюта осталось. Впечатление было такое, будто кто-то невидимый сидел в машине, на заднем сидении, и дышал в затылок.

Сухов даже оглянулся дважды, с трудом заставив себя сосредоточиться и «думать о приятном».

А на выезде с кольцевой на Кунцевскую трассу у машины лопнуло правое заднее колесо.

Руль Никита почти удержал, хотя машину со страшной силой повело влево