Вишенки

– Вы на меня не в обиде? – молчание священника парень принял на свой счёт, посчитал за обиду на его те, давние действия.

– Ну-у, что ж так, юноша. Обижаться – участь слабых.

– Спасибо, спасибо вам, отец Василий! – Пётр с чувством пожал руку священника, с жаром зашептал: – Я потом себя казнил, говорю, чтобы вы знали. Дураком был, простите, пожалуйста.

– Бог простит. На нас уже внимание обращают, – батюшка заметил, как стали подниматься многие сокамерники, бросать в их сторону недовольные взгляды.

Замолчали, погружённый каждый в свои мысли.

Священник прикрыл глаза, не заметил, как и задремал. Очнулся от истошного крика.

– По-о-оп! Робя-а-а! По-о-оп!

Только теперь отец Василий разглядел и всю камеру, довольно большую, с нарами вдоль двух стен, с двумя окнами под потолком и массой народа, что лежал на нарах, сидел на полу. Кричал, истошно вопил мужчина лет тридцати в противоположном углу камеры, сидя на нижних нарах.

– Блатные. Урки, – успел шепнуть Пётр Сидоркин.

– Братва! Точно поп! Зуб даю – поп!

Вокруг него столпилось несколько человек, с интересом уставились на отца Василия. Тот, который кричал, вдруг поднялся с нар и пошёл к нему, вытянув вперёд руку. Лежащие и сидящие на полу в спешке освобождали место для прохода.

– По-оп, по-о-опик! – блаженная, умильная улыбка зависла на его небритом лице, обнажив металлическую фиксу на верхних передних зубах.

Все в камере замерли, только подельники ещё продолжали смеяться шутке товарища и с интересом наблюдали за происходящим. Отец Василий ждал, не двигаясь с места. Петя попытался, было, броситься навстречу, но священник одёрнул его, заставил сидеть на месте.

– Сидеть! – шёпотом приказал соседу.

– Уй, мой попик! – сделал попытку шлёпнуть ладонью по лицу отцу Василию.

Не уворачиваясь, оставаясь на месте, батюшка резко и сильно дёрнул его за руку на себя, чуть в сторону. От неожиданности тот потерял равновесие и, грохнувшись головой о бетонную стену камеры, сполз прямо на руки священнику.

Мгновенно к ним кинулись подельники блатного, обступили, готовые разорвать, растерзать батюшку. Человек шесть нависли над отцом Василием, но тот по-прежнему сохранял спокойствие, и они почувствовали в нём некую силу, им доселе неведомую. А неизвестность пугала. Потому только бранились, махали руками и сыпали в его адрес столько угроз, что претворись в жизнь хотя бы две из них, от батюшки осталось бы мокрое место.

– А как же подставить другую щёку? – донеслось до отца Василия откуда-то сбоку.

– Да я, да я… – пришедший в себя блатной уже вытирал рукавом с лица сопли и кровь, при поддержке подельников коршуном кружил над батюшкой. – Ну, мля, я тебе, ты ещё меня узнаешь! Всё! Ты мой кровный враг, а я… а я… – но так и не посмел больше коснуться священника.

И вдруг вся камера разразилась хохотом! Это было настолько неожиданно для отца Василия, что в первое мгновение он даже растерялся. И только потом, когда глянул на блатного, понял причину смеха: вместо фиксы у того во рту зияла дырка!

– Да я… да я… – шепеляво заблажил блатной, но тут поднялся отец Василий и высокой, огромной глыбой завис над малорослыми противниками.

Всем в камере сразу бросилось в глаза разительное отличие священника от хлипких, тощеньких блатных.

– Давай, сынок, я вытру тебе сопли, – взяв подол рясы, попытался, было, вытереть окровавленное лицо мужичка, чем ещё больше вызвал хохот у сокамерников.

Смеялись даже подельники блатного, только батюшка прятал улыбку в усы и бороду, хитро, с прищуром окинул камеру.

Наконец, всё улеглось, успокоилось. В своём углу блатные что-то обсуждали, отец Василий опять пристроился у стенки, сидел молча, смотрел и слушал безучастно.

– Так как же подставить другую щёку, святой отец? – снова раздался голос справа от него.

Батюшка повернул голову, встретился взглядом с незнакомым ему мужчиной лет пятидесяти, с седой, курчавой бородой и такими же усами. Слегка прищуренные глаза излучали если не радость, то благодушие точно.

– Будем знакомы, – протянул он руку священнику. – Симаков, Дмитрий Иванович Симаков, в прошлом – цирюльник, сейчас – враг народа.

– Отец Василий, – представился и батюшка, пожав протянутую руку. – Статус пока не определён, так что просто священник или простой узник сей темницы, – принял и поддержал слегка ироничный тон разговора.

– Я смотрю, вы уже познакомились с Петром Сидоркиным?

– Да, спасибо ему, с первых минут взял под свою опеку.

– Да-а, вам как раз опека и не нужна. Где этому научились, батюшка?

Заслышав, что разговор идёт о нём, к ним присоединился и молодой человек. После расспросов, как и что на воле, на которые долго и обстоятельно отвечал батюшка, дипломатично избегая острых тем, принялись делиться своими историями и старожилы.

Оказывается, Пётр Пантелеевич Сидоркин – сын председателя колхоза в Вишенках Пантелея Ивановича. С месяц назад до них докатились слухи, что старший брат Пантелея Сидоркина Николай, что был долгое время председателем сельсовета в Слободе, расстрелян как враг народа.

Где и при ком Петя поделился такой новостью, он не помнит.