Вишня во льду

– Может быть. – Голос Богдановой теперь звучал равнодушно. – Но ко мне все это не имеет ни малейшего отношения. Я не участвовала в похищении картин из галереи. Я понятия не имею, кто это сделал. И рост моего благосостояния никак с фактом кражи не связан. Все очень просто, Виктор Сергеевич. Просто и банально. Да, мне никогда не заработать на жизнь, которую я считаю достойной, самой. Да, я не хочу довольствоваться малым, и, хотя эта точка зрения не популярна у нас в учреждении, я люблю деньги и хочу их иметь. Мне не стыдно признаться, что я завидую Стекловой, которая имеет все то, о чем я только мечтаю. И так как я – человек действия, то довольно долго предпринимала конкретные усилия, чтобы тоже найти себе хорошего денежного спонсора.

– И как, получилось? – спросил Дорошин, невольно жалея несчастную Ксюшу, которой, оказывается, так сильно завидовали.

– Да. В моей жизни появился мужчина. Солидный, обеспеченный, намного старше меня. Он увлеченный коллекционер, прекрасно разбирается в искусстве. Собственно говоря, на одном из форумов, посвященных живописи, мы с ним и познакомились. Это случилось полгода назад. А совсем недавно наши отношения из эпистолярных и платонических переросли в личные. Он приезжал ко мне, я недавно съездила к нему в Москву. После Нового года я планирую уволиться и переехать в столицу насовсем.

– Замуж выходите?

– Нет, не выхожу. Он женат. – Девушка говорила спокойно и обыденно о вещах, которые Дорошину казались чудовищными. – Я буду содержанкой. Женщиной, которой снимают квартиру и дают деньги на жизнь. Собственно, давать деньги он уже начал. – Она потрясла в воздухе своей шубкой.

– И вас устраивает такая жизнь? Неужели это именно то, о чем вы мечтали? А как же своя семья, дети?

– Вот только нотаций не надо! В конце концов, вы расследуете кражу картин, а не работаете в полиции нравов. Я хочу сейчас одного – вырваться из нищеты и попробовать пожить жизнью, о которой ничего не знаю, а только вижу ее из окна автобуса. Мне всего двадцать шесть лет. Пара годков в запасе у меня есть, а дальше видно будет. И даже если вы меня осуждаете, мне на это плевать. Ничего нарушающего уголовный кодекс я не делала. А мораль – вещь относительная. Вот и все. У вас еще есть ко мне вопросы?

– Вы можете сообщить мне имя и фамилию вашего любовника? Ваша информация требует проверки. Хотя если она подтвердится, других вопросов у следствия к вам не будет. Но поверьте, то, что ваш ухажер коллекционер, – не может не вызывать подозрений.

– Он тут совершенно ни при чем. – Теперь Богданова разозлилась. – И любые ваши проверки это подтвердят. Если вас интересует мое мнение, то картины спер Грамазин, а кто-то из моих дорогих коллег узнал про это и решил, что не делиться негоже. Я точно знаю, что Борису Петровичу угрожали, пытаясь заставить отдать часть похищенного.

– Знаете? Откуда?

– Я слышала разговор, вернее, обрывок одного разговора. Грамазин в своем кабинете с кем-то разговаривал. Дверь была приоткрыта, я проходила мимо и услышала фразу: «Я этого в своем рабочем кабинете не держу…» Тогда я не придала этому значения, но после того, как Бориса Петровича убили, вспомнила. Думаю, что речь шла о картинах.

– А когда это было? – уточнил Дорошин.

– За два дня до убийства.

– А с кем он разговаривал, вы не знаете?

– Нет. В кабинете они сидели вдвоем с Калюжным, так что вполне возможно, что собеседником Грамазина был Андрей. Но мог быть и любой другой сотрудник галереи.

– Грамазин называл Калюжного на «вы»?

– Он со всеми был на «вы». Такой старомодно-вежливый тип людей, которые сейчас уже не встречаются. Кстати, в тот день, когда я слышала этот разговор, и в тот, когда Бориса Петровича убили, мой любовник был в Москве и сюда не приезжал. Так что к убийству он никакого отношения иметь не мог. Я рассказала ему про убийство и кражу в галерее, и он сразу же сказал, чтобы я не вздумала скрывать нашу с ним связь. Мол, мы ни в чем не виноваты, а потому прятаться не будем. Вот его визитка, можете проверять.

Она достала из сумки и швырнула Дорошину чуть ли не в лицо ламинированный прямоугольничек с буквами и цифрами. И Дорошин с преувеличенной вежливостью подписал ей пропуск. Отчего-то видеть Алену ему было невмоготу.

* * *

Питер встретил необычным для него морозом и красотой, от которой даже становилось больно дышать. Или виной этому тоже был мороз? Дорошин любил этот город. Почему-то именно в Питере на него накатывало острое и необъяснимое чувство счастья. Оно возникало сразу по выходе с Московского вокзала на площадь Восстания, откуда глазу открывался уходящий вдаль Невский с едва видневшимся вдали шпилем Адмиралтейства, а налево деловито убегала Лиговка, когда-то хулиганская, а теперь до невозможности деловая.