Вишня во льду

Дорошин приехал к поезду прямо с работы и внезапно понял, что голоден. Идти в вагон-ресторан одному было неудобно, а приглашать с собой Елену Николаевну он не хотел, дабы она не расценила это как элемент потенциального ухаживания. Ухаживать за ней он не собирался. Несмотря на внезапное превращение из чучела в обычную женщину, она все же была не в его вкусе. Да и легкого приключения с ней выйти не могло ни при каких обстоятельствах. Такие женщины, как Золотарева, в романах увязали намертво, как будто попав в затвердевающий цементный раствор. Она была слишком обстоятельной, слишком серьезной, слишком правильной, чтобы с ней можно было закрутить интрижку. Серьезные же отношения с ней пугали своей окончательностью. Точки возврата из них не было. Только с кровью. Только разрезая по живому, вырывая сердце с мясом. Как говорила бывшая жена Дорошина, «кому, простите, нужна такая работа?».

Пока он думал об этом, она достала из своей сумки пакет, из которого извлекла умопомрачительно пахнущую жареную курицу, хрусткий багет, ломти адыгейского сыра, крупные глянцевобокие помидоры, сваренные вкрутую яйца и прилагаемую к ним обязательную соль в спичечном коробке, с ловкостью фокусника вытащила из недр все той же сумки бутылку коньяка (может, думая о ней, как о вишне в шоколаде с коньяком, Дорошин просто учуял запах из плотно закупоренной бутылки?) и деловито предложила Дорошину поужинать.

– Вы же с работы, – сказала она, и полковник посмотрел на нее с благодарностью.

Потом они пили огненный чай из стеклянных стаканов в металлических подстаканниках. Чай в таких стаканах с детства был самым вкусным на свете, хотя Дорошин и не мог объяснить почему. Потом уткнулись каждый в свою книжку, и Дорошин внезапно задремал, хотя вовсе не собирался спать, а совсем наоборот, был готов почитать, а потом перед сном еще поговорить с Еленой про ее волшебного деда и всю их семью.

Он был благодарен ей, что она не щебечет над ухом, не вовлекает его в разговоры, не дуется демонстративно, что он молчит. Во всех ее повадках пряталась закоренелая привычка к одиночеству, понятная и легко объяснимая у старой холостячки. Как с удивлением обнаружил Дорошин, Елена Золотарева относилась к редкому числу людей, с которыми хорошо молчать. И в этом ненапряжном молчании они и доехали до Санкт-Петербурга и теперь стояли на площади Восстания, похоже, окончательно онемев от окружающей их «невозможной красоты», как изволила выразиться Елена. Впрочем, Дорошин был с ней полностью согласен.

– Пойдемте, Елена Николаевна, – сухо сказал он, пытаясь скрыть свои не совсем приличествующие взрослому мужику, да еще и целому полковнику, эмоции. – Нас ждут. Давайте не будем терять время. В конце концов, мы сюда по делу приехали.

– Конечно-конечно, – чуть испуганно согласилась она, закинула на плечо ремень своей спортивной сумки и пошла за Дорошиным в сторону метро.

Коллекционер Леонид Соколов оказался статным седовласым красавцем в возрасте чуть за шестьдесят. Дорошин мельком подумал, что другие мужики в присутствии Соколова должны были тут же начать испытывать комплекс неполноценности, поскольку выглядел он успешным, благополучным, будто только сошедшим с глянцевых страниц одного из журналов, пропагандирующих красивую жизнь.

Сам Дорошин от комплексов избавился достаточно давно для того, чтобы не испытывать раздражения, хотя отдал должное и неброскому костюму от Бриони, и ботинкам от Берлуччи, и рубашке от Итон, и Ролексу на запястье – обязательному атрибуту настоящей успешности.

В квартире Соколова, огромной, переделанной из двух питерских коммуналок, ощущался стойкий запах денег. Причем это была не пошлая, дерущая горло сладость быстрого обогащения, дерзкого, полузаконного, а то и вовсе откровенно криминального. В воздухе висел тонкий, с чуть слышными нотками горечи аромат стабильности, непоколебимой уверенности в завтрашнем дне, не зависящей от курса доллара и цен на нефть, и собственного превосходства.

Дорошин покосился на Елену Золотареву. Ему было любопытно, попала ли она уже под магию, которую, несомненно, излучал этот человек. Но Елена выглядела совершенно спокойной. В ее серых глазах на таилось даже искры того пламени, которое плясало в них при виде залитого новогодними огнями Невского проспекта. Вот проспект у нее действительно вызывал восторг, а этот мужчина – нет.

– Ромом пахнет, – пробормотала она, смешно поведя кончиком носа.

Дорошин снова принюхался и с удивлением понял, что она права. Пахло действительно ромом, а вовсе не деньгами.

– Это не ром. – Из-за плеча коллекционера появилась молодая женщина, то ли жена, то ли секретарша, то ли два в одном. – Это одеколон «Straight to Heaven» от Киллиан. – Она не добавила пошлое «если вам это о чем-нибудь говорит», и Дорошин поставил Соколову еще один маленький плюс. Его женщина была кем угодно, но не дурой. – Древесный аромат смешан с мускусом, жасмином, пачулей, виргинским кедром, янтарем, мускатным орехом, ванилью и, собственно, ромом. Леонид уже много лет пользуется только этим одеколоном.