Вишня во льду

– Михаил Николаевич, – он старался не выдавать охватившего его сыщицкого азарта, – а вы можете назвать мне фамилию того человека, который порекомендовал вам посетить нашу картинную галерею?

– Не доверяете? – насмешливо спросил Колесов. – Проверить хотите? Что ж, я не против. Проверяйте. Быстрее поймете, что ничего криминального в моих словах и поступках нет. Полгода назад побывать в вашем городе мне посоветовал фотограф Ян Двиницкий. Я последовал его совету, побывал в галерее, заодно вживую познакомился с Аленой.

– Почему же тогда вы стали давать ей деньги не сразу, а только сейчас? Она купила себе новую шубу всего неделю назад.

– Сначала устроил ей что-то типа испытательного срока. Хотел быть уверенным, что девочка не взбрыкнет и не наделает мне неприятностей. Мы с ней довольно долго утрясали детали нашего, хм, соглашения. А потом я в Америку улетал на несколько месяцев. У меня там подразделение работает, требовался хозяйский пригляд. Вот как вернулся, так Алену к себе и вызвал. Ну и денег дал. В знак благодарности. В общем, ты, мужик, меня извини, но в поступках моих нет ничего предосудительного, кроме кобелизма. Так, думаю, что в этом вопросе ты и сам не ангел.

Дорошин вспомнил Ксюшу и покраснел.

– Дайте мне телефон Двиницкого, – хмуро попросил он. – Если все так, как вы говорите, то не думаю, что у меня еще возникнут вопросы к вам или к Алене. В полиции нравов я, как вы правильно заметили, не работаю.

Домой к Эдику он возвращался с уловом – телефоном фотографа, снимающего произведения искусства. Почему-то он даже не сомневался, что именно этот человек был последним, кто видел в музее картины Куинджи. И наводчиком, сообщившим о хранящихся в галерее ценностях, тоже мог быть он. А потому перед встречей нужно было узнать об этом человеке как можно больше. И торопиться звонить по полученному телефону Дорошин не стал.

* * *

Тетрадь Грамазина жгла ему руки. Точнее, не сама тетрадь, а содержащаяся в ней информация, которая могла при правильном подходе стать хорошим источником обогащения. Конечно, большинство секретов в ней давно устарели и за них никто не дал бы даже ломаной полушки. А вот совсем свежие, приобретенные подлым Борисом Петровичем в этом году, вполне могли иметь ценность для их владельцев, но, перед тем как извлекать их на свет божий с целью скорейшего обогащения, нужно было хорошенько подумать.

К примеру, как поступил он сам, чтобы обезопасить себя от того, что его позор, точнее позор его семьи, будет обнародован? Для того чтобы завладеть проклятой тетрадью, он пошел на убийство. И повторись необходимость, убил бы снова, потому что нет ничего важнее чести своего старинного и славного рода.

Вдруг тот, кого он вздумает шантажировать, тоже решит, что самый простой и надежный способ избавиться от шантажиста – это заставить его замолчать навсегда? Умирать он не собирался, поскольку ему было о ком заботиться и ради кого жить.

Кроме того, другие люди могли относиться к сохранению своей тайны не так трепетно, как он сам. Такие, чего доброго, и вовсе обратятся в полицию, а объяснить, как именно у него оказалась тетрадь, не попадая под подозрение в убийстве, невозможно. Кому нужны лишние неприятности? Лучше уж не рисковать и держать рот на замке. А деньги? Что ж, у него их лишних никогда не было. На первоочередные нужды хватает, а без всего остального можно жить.

Хотя соблазн велик. Проблема заключалась именно в том, что деньги, большие деньги, нужны были ему именно сейчас, и гораздо сильнее, чем когда-либо. Поэтому, несмотря на голос разума, шепчущий, что не нужно пускаться в опасные авантюры, он то и дело испытывал соблазн рискнуть.

Обдумываемое предприятие не казалось совершенно уж безнадежным. В грамазинском списке значился как минимум один человек, который, как и он сам, совершил преступление. Уж этот человек жаловаться в полицию точно не побежит, и, скорее всего, переговоры с ним могут обернуться получением солидного куша. Согласится ли он делиться или предпочтет убить, как это сделал он сам? На этот вопрос у него не было ответа.

Рискнуть и получить так необходимые ему деньги? Не рисковать и не выдавать себя? Рискнуть и жить, озираясь, чтобы не получить по голове в темной подворотне? Не рисковать, но так и не исполнить мечту своей девочки? Разве ж это плохо, когда у юной женщины есть мечта? И разве не обязанность мужчины – обеспечить ее реализацию, неважно каким способом?

Он мучился и не спал ночами. Именно эта неопределенность не давала ему покоя, а вовсе не призрак убитого им человека. Грамазин был вздорным, несносным старикашкой, для которого не существовало понятия чужого личного пространства. Он зашел за черту, за которой ему было нечего делать, и поплатился за это. С этим все ясно. Но как все-таки поступить? Рискнуть – не рисковать? Ему вспоминалось детское гадание на ромашке: «любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет…» Послать все к черту очень хотелось. Но и денег хотелось тоже.