Вишня во льду

– Да не то чтобы бросил. Сейчас я все свободное время на дом трачу. Тут приколоти, там проведи, тут отмерь, там отрежь. Года на два мне занятий точно хватит, а дальше – как пойдет.

– Господи, сколько лет я тебя знаю, а ты все еще открываешься для меня каждый раз с новой стороны, – простонал Эдик. – Нет, барышня, я вам доложу, это уникальный человек, совершенно уникальный! И дело тут вовсе не в куклах, конечно. А может, и в куклах. Вы видели, какой он каталог пропавших икон создал? Это же чудо, а не каталог. Такого ни в одной области, кроме вашей, нет. Полное собрание пропавших сочинений. Он же каждую церковь прошел, практически в каждой деревне с жителями поговорил. Там такие подробные описания, которые в государственных музеях нечасто встретишь.

– Да ладно тебе, захвалил совсем, – пробормотал отчаянно покрасневший Дорошин. Отчего-то ему было очень приятно, что друг говорит все это именно при Золотаревой. Почему-то при ней ему хотелось казаться лучше. Наверное, оттого, что ею так дорожила «его старуха», Мария Викентьевна Склонская.

– И ничего я не захвалил, – запальчиво вскричал Эдик. – Вы мне лучше скажите, барышня, он вам про Дуниловскую икону рассказывал? Вот где работа была проделана огромная, так это там! И в этой истории он во всей красе себя проявил.

– Нет, не рассказывал, – воскликнула Елена, лицо которой выражало искреннюю заинтересованность. – Эдуард, расскажите, пожалуйста, мне правда очень интересно.

И Эдик, отмахнувшись от пытавшегося что-то возразить Дорошина, начал неспешный рассказ.

Когда Виктор Дорошин еще был не полковником, а только начинающим свою служебную деятельность молоденьким лейтенантом, только что пришедшим в отдел по розыску пропавшего антиквариата и предметов искусства, он действительно много ездил по области, разговаривал со священнослужителями, изучал сохранившиеся иконостасы, читал специальную литературу, пытаясь с присущей ему дотошностью разобраться в деле, которым собирался заниматься.

Случай свел его с отцом Алексеем, настоятелем храма в Никольской Слободе, человеком прогрессивным и образованным. За год он дал Дорошину столько, сколько тот не получил бы и за пять лет учебы в самом лучшем университете. Разговоры с отцом Алексеем были для совершенно ненабожного Дорошина сродни глотку чистой ледяной воды из родника, поэтому и выкраивал он каждую свободную минуту, чтобы съездить в Слободу.

Выдерживал ссоры с женой, которой это, естественно, не нравилось. Прыгал в машину, заезжал в магазин на окраине Слободы, чтобы купить несколько буханок хлеба, сахар, чай и тушенку, которыми отец Алексей подкармливал пригревшихся при храме бездомных, и часами сидел в небольшом деревянном домике при церкви, в которой жил настоятель Никольского храма, слушал его неспешные рассказы, прихлебывая горячий чай вприкуску с корочкой черного хлеба, и было ему так вкусно и так интересно, что он забывал обо всем на свете.

Отец Алексей родился и вырос в Москве. Родители у него были людьми известными и состоятельными. Отец – кинорежиссер, снимавший по заказу фильмы про советские стройки и Героев Социалистического Труда, мать – актриса, не очень известная широкой публике, но все-таки регулярно снимающаяся в кино благодаря связям мужа.

Родителей маленький Леша почти не видел, воспитывала его бабушка, мать отца, набожная и тихая женщина. Втайне от партийного сына она окрестила мальчика и иногда, взяв с него слово держать их походы в тайне, водила его в церковь. Когда Алексею исполнилось шестнадцать, он ободрал обои в своей комнате и на одной стене нарисовал большой портрет Джона Леннона, а на другой – Богоматерь во весь рост. Представление о том, каким должно быть изображение, шло откуда-то изнутри.

Родителей его поступок вверг в шок. Они пытались грозить всевозможными карами, требуя убрать «наскальную живопись» и своими руками поклеить обои взамен поруганных, но Алексей стоял насмерть. Уже тогда внутри этого тихого человека скрывалась недюжинная сила духа, перед которой родители были вынуждены отступить.

Учился он блестяще, после школы легко поступил на факультет международной журналистики в МГИМО, говорил на двух языках и пользовался большим успехом у московских девушек, поскольку слыл завидным женихом с богатыми карьерными перспективами.

Однако в середине второго курса Алексей бросил институт и ушел в армию, а вернувшись через два года, поступил во ВГИК.

– Против генов не попрешь, – сказала тогда мать, смирившаяся с тем, что обуздать сына у нее вряд ли получится.

Получив диплом с отличием, дающий право работать художником-постановщиком, Алексей снова потряс родителей, уехав за двести километров от Москвы восстанавливать заброшенную церковь в Никольской Слободе, да там и остался. Был рукоположен в сан священника и получил приход в храме Казанской Божией Матери. Именно в этом храме отец Алексей и показал Дорошину Дуниловскую икону.