Виткевич. Бунтарь. Солдат империи

Бернс и Дост Мухаммед подолгу беседовали об отношениях Кабула с другими афганскими княжествами и среднеазиатскими правителями, о положении в регионе. Эмир делился своими планами о восстановлении афганской монархии, разрешении конфликтов между ним и его братьями. Выяснял, не согласятся ли англичане поддержать его в этих усилиях, осуществление которых, прежде всего, подразумевало победу над Ранджит Сингхом. «…Он вел рассказ о политических делах своего государства и о несчастной вражде, существовавшей между ним и его братьями. Он питал надежду восстановить афганскую монархию, выражал непримиримую ненависть к Ранджит Сингху и, по-видимому, желал знать: примут ли его англичане в союзники для искоренения магараджи. Я отвечал, что Ранджит Сингх нам друг. Тогда он обещал поручить мне начальство над своим войском, если я соглашусь служить ему, и потом несколько раз повторял: “двенадцать тысяч конницы при двадцати орудиях будут находиться в твоем распоряжении”»[209].

Бернс не скрывал, что пенджабский владыка – друг и союзник Великобритании[210], однако, по возвращении в Лондон попытался убедить британское правительство и руководство Ост-Индской компании, что слепо полагаться на Льва Лахора нецелесообразно, приводил аргументы в пользу союза с кабульским правителем. После своего путешествия Бернс пользовался немалым авторитетом в британских правящих кругах, он получил чин капитан, а его книгу прилежно штудировали военные и политики. И, тем не менее, к нему не прислушались. В Лондоне по-прежнему делали ставку на Сингха и Шуджу-уль-Мулька, как партнеров привычных, изученных и до сих пор не подводивших англичан. Эти союзники были не особо самостоятельны (особенно Шуджа, не пользовавшийся в Афганистане большим авторитетом), зависимы от английской помощи, и управлять ими, конечно, было проще, чем Дост Мухаммедом.

В результате расклад не изменился. Шуджа и Лев Лахора не оставляли надежды на захват Кандагара, Кабула и всего Афганистана с помощью англичан, а Дост, трезво оценивая ситуацию, направил своих доверенных лиц с официальными письмами к персидскому шаху и русскому императору. В Тегеран снарядили Ибрагима Ходжу, в Петербург – Гуссейна Али.

Виткевич узнал, что Ибрагим тоже находился в Бухаре, а затем присоединился к торговому каравану, направлявшемуся в Мерв. Оттуда, через туркменские степи можно было добраться до Тегерана. Наикратчайший путь из Кабула в персидскую столицу лежал через Герат, но поскольку там властвовал Камран-хан, приходилось делать такой крюк.

Гуссейн умолчал о том, что они с Ибрагимом не были единственными посланниками Дост Мухаммед-хана. Еще двоих эмир отрядил к британскому дипломатическому агенту в Лодхиане Клоду Уэйду и генерал-губернатору Индии Уильяму Бентвику. Дост Мухаммед не питал иллюзий в отношении англичан и догадывался, что идея его замены на «брата Шуджу» принадлежала Уэйду. Однако, будучи трезвым прагматиком, во-первых, исходил из того, что в британском стане имеются свои противоречия (о чем, в частности, свидетельствовали его беседы с Бернсом, настроенным на конструктивное сотрудничество с Кабулом), а, во-вторых, стремился проводить, как сказали бы сегодня, многовекторную политику. Дипломатический зондаж ни к чему не обязывал и мог сослужить неплохую службу, вводя в заблуждение врагов, создавая у них впечатление о слабости афганцев, их неуверенности в своих силах. Понятно, что русским о попытке такого зондажа знать не следовало. Это могло заставить Петербург усомниться в оправданности поддержки Кабула и вообще, активного вмешательства в дела Центральной Азии в пику англичанам.

Выше уже отмечалось, что речь не могла идти о прямых военных акциях, как бы ни рассчитывал на это Дост Мухаммед-хан, но и в остальном российские верхи не были едины в своих подходах. Наряду с решительно настроенными англофобами, такими, как Перовский, многие высокопоставленные чиновники предпочитали лишний раз не «цапаться» с англичанами в Азии, опасаясь, что это повредит России на европейском направлении, рассматривавшемся как ключевое. Так, например, мыслил Нессельроде, возглавлявший российское дипломатическое ведомство сорок лет, с 1816 по 1856 год. Ему страстно хотелось сохранить международную систему, возникшую после Венского конгресса 1814–1815 годов, и определять мировое развитие посредством «международного концерта», то есть совместно с Великобританией и другими ведущими европейскими державами. Поэтому какие-то «гадости» англичанам приходилось прощать, хотя с каждым годом это становилось все сложнее.

Все это обусловливало двойственность российской политики. Сознание необходимости поставить заслон британской экспансии присутствовало, однако шаги, предпринимавшиеся в этом направлении, зачастую оказывались непоследовательными. Перовскому, конечно, было об этом известно, и в предложении Дост Мухаммед-хана он увидел своего рода козырную карту, которую можно было разыграть в интересах сторонников жесткой линии в отношении англичан.