Виткевич. Бунтарь. Солдат империи

Разумеется, не в одном Хаджи Агассии было дело. Виткевич с тревогой докладывал посланнику, что опасности грозят ему «еще более по близости Герата, где англичане имеют своего человека, которому, вероятно, дали знать о моей поездке, которая по нескромности, а может быть и по недоброжелательству l-го визиря сделалась известной во всем лагере шаха»[369].

Насчет «английского человека» Виткевич не ошибался. Стоит уточнить, что своих осведомителей и агентов влияния у британцев там имелось немало, и между ними и Макнилом поддерживались регулярные контакты. Одного из этих агентов, как выяснил Виткевич, звали Гулям Мухаммед Али-Бек. «От имени английского посланника» он утверждал «Камрана в неповиновении Шаху», и уверял, «что англичане своим влиянием не допустят до покорения Герата»[370].

Как видим, смелость и отвага сочетались у Виткевича с разведывательным талантом, умением общаться с людьми и получать от них нужные сведения. Об «английском человеке» ему рассказал в Турбете (город в Хорасане) прибывший из Герата один из приближенных наместника шаха Искандер-хана[371].

Конечно, в готовившемся к осаде города у британцев, помимо «засланных казачков», имелись и более весомые представители. Достаточно упомянуть, что обороной Герата руководил лейтенант Ост-Индской компании Элдред Поттинджер.

Когда Виткевич находился в Нишапуре, до начала штурма оставалось еще около месяца. Шахской армии предстояло преодолеть расстояние до Мешхеда (120 верст), а затем до главной цели, до Герата – еще около 360 верст. За это время многое могло измениться, однако увиденное Виткевичем на тот момент не обнадеживало. Он с сожалением убеждался в достоверности имевшейся у него информации не только о «медлительности и нерешительности персиян», но и о недостаточной военной подготовке, моральном состоянии шахского воинства. Это отмечалось в письме Далю от 29 сентября:

«24 июля шах отправился с войском против Трухменцев, по направлению к Мешеду[372], ни наш, ни английский посланники не сопровождают его, и послали только младших чиновников. Войска вообще недовольны, есть полки, которые за два года не получили жалования, некоторые из них, не доходя ещё до Тегерана, узнав, что идут против Трухменцев, разбежались. Другие сделали то же на первой станции за Тегераном, и на обратном пути в домах производят опустошения и разбой. Все предсказывают очень дурные последствия сему предприятию»[373].

Виткевич обнаружил, что солдаты и офицеры шаха мародерствовали, насильничали, приводя в ужас местных жителей, а в профессиональном отношении не являлись сколько-нибудь грозной силой. «По всей вероятности очень легко может случиться, – докладывал он Симоничу, – что экспедиция шаха, невзирая на многочисленное войско, может окончиться весьма плачевно. О последствиях неудачи трудно делать заключения, во всяком случае, они будут весьма невыгодны для нашего правительства. Мнение мое по сему предмету, хотя может и не основательное, считаю обязанностью довести до сведения Вашего Сиятельства»[374].

Виткевич не был субъективен, его мнение разделяли современники, а в будущем – ученые-историки. Как писал Н. А. Халфин, персидская армия «была подготовлена из рук вон плохо. Ее техническое превосходство над противником использовалось крайне слабо. Не очень опытные военачальники были склонны к авантюрам и т. д.»[375]. Это стало очевидным уже в ходе операции по захвату небольшого форта Гуриан (после пребывания Виткевича в Нишапуре), открывавшего путь к Герату. Прежде этот форт, по оценкам англичан, считался неприступным и, как уверял Мэссон, персам удалось его занять лишь благодаря своему численному превосходству и предательству[376]

. Правда, другие источники, тоже британские, говорили о том, что Гуриан пал в результате кровопролитного сражения и армии шаха понадобилось десять дней, чтобы сломить сопротивление защитников крепости[377].

Потом все пошло куда сложнее.

Даль записал рассказы соотечественников, ставших свидетелями осады Герата. Процитируем: «Войско пришло с шахом 30.000 и более 60-ти пушек. Корпусными начальниками были поставленные шахом пять либо шесть ханов, которые надеялись только всяк сам на себя, других знать не хотели, и всякий делал по себе, что хотел. От этого больше и выходила вся бестолочь. Дай им в команду хоть какую угодно армию, так изведут ее в один поход ни на что, а дела не сделают ни на грош. Ханы эти, коль довелось из воды друг друга вытащить, так один одному бы руки не подал, бей неприятель одного, другие пять, скорее до греха, отступятся с своими корпусами: чур меня, а уж помощи не даст ни один»[378].