Вивальди

Петя Плахов, кажется, так его звали. Только он очень изменился со студенческих пор. Не потолстел, не похудел, не отрастил усы, а преобразился, если так можно брякнуть, внутренне. Он вспомнил, как мы на втором курсе бежали в одной эстафетной команде за факультет. Мы тогда потеряли палочку, но зато сегодня есть что вспомнить.

— Пошли со мной, — сказал он тоном человека, уверенного, что его приказ будет выполнен. Шампанское отдал поклонившемуся официанту, и повел меня каким-то особым путем, через нижние палубы, и вывел к двум шезлонгам, что стояли в уютном закутке на самой корме, из-под которой валили буруны сумрачно белой пены.

Мы сели, Петя достал из внутреннего кармана пиджака металлическую фляжку, отпил первым сам, с таким видом, словно хотел продемонстрировать — не отравлено. Я сначала удивился, а потом вспомнил чей-то рассказ о нем — Петя то у нас, из органов. Точного названия службы я не помнил, и о звании лишь догадывался, но, думаю, не меньше полковника. Я отхлебнул и зажмурился. Не знаю, что там было внутри, но думаю, что если бы я попробовал это без предварительной демонстрации Плахова, то был бы уверен — меня хотят убить этой жидкостью.

А потом сразу стало хорошо. Очень хорошо. Может, наш Петро служит в какой-нибудь секретной алкогольной организации, и сейчас выдал мне какой-то питьевой государственный секрет. Только я подумал о секретах, как он стал мне их выдавать на самом деле. Пошли фамилии, должности, звания, названия операций, секретных объектов. Я тут же протрезвел.

Зачем мне это?

И зачем он это делает?

Скоро стало понятно, зачем. Его, кажется, обошли с назначением, которого он ждал последние пять лет, и всю предыдущую секретную жизнь.

— Должность у меня и так генеральская, но все равно мне плюнули, мне плюнули в сердце.

Он стал рассказывать, насколько важно, чтобы именно он занял то кресло, которое, судя по всему, не займет. Какие у него наработки и идеи. И наработки впечатляли, и идеи выглядели интересно. И мне было искренне непонятно, почему с Петей так обошлись.

Мы отхлебнули из фляжки и второй, и третий раз.

Да-а, окидывал я восхищенным внутренним оком очертания и размеры тайн, в которые оказался вдруг посвящен. Мой партнер по эстафете и портвейну «Акстафа» вполне мог оказаться во главе всей российской секретной науки.

Главное, я перестал его бояться, его и его тайн. Я даже жалел его.

— Это из Думы гадят, есть там один такой комитетец.

— Эти могут, — соглашался я, чтобы другу было легче.

Мы глотнули еще немного.

— Слушай, а почему мы так редко встречаемся? — спросил он, кажется, всерьез озаботившись этим моментом.

— Давай созвонимся, — естественно откликнулся я.

— А-а! — Ему понравился мой план своей неожиданностью, он полез в карман, достал оттуда еще одну фляжку. Слава Богу, она оказалась уже пустой. Отковырнул от нее прилепившуюся визитку и вручил мне. Я принял ее благоговейно, тут же спрятал в карман и сказал, что у меня с сегодняшнего дня временно нет координат.

— Все равно звони. — Сказал он. И встал, чтобы идти наверх.

Я тоже встал.

— Петя, ты можешь быть спокоен, я ничего никому не расскажу, из того, что ты мне рассказал.

Он махнул рукой, и начал рассовывать фляжки по карманам, и все не попадал.

— Можешь говорить кому хочешь, и что хочешь. У нас свобода слова.

И мы отправились в обратный путь по всем этим путаным лестницам. И когда мы поднялись на палубу, я вдруг с интересом осознал, что совершенно не представляю себе, о чем у нас шла речь там внизу на шезлонговой палубе. Даже если бы я имел твердый умысел на предательство, то не смог бы его осуществить. А ведь и не особо пьян.

Меня грубо хлопнули по плечу. Оборачиваюсь — Петрович.

— Поехали отсюда, — сказал он загробным голосом.

Я хотел спросить, в чем дело, но мне было стыдно спрашивать о том, что я и так знаю. Не люблю притворяться, если передо мной не привлекательная женщина. А сейчас надо промолчать.

— В чем дело, Петрович?

— Хотел продаться, со всеми потрохами, за, в общем-то, копейки. А он мне шиш без масла.

— Отсюда никак не уехать — вода.

Дом у нас хороший, но немного странный, построен руками цветоводов. В начале 60-ых на Лосином острове были громадные тюльпановые и гвоздичные теплицы, а рядом бараки для рабочих, а потом рабочим разрешили построить для себя кирпичную пятиэтажку в свободное от основной работы время. Следы работы непрофессионалов ощущаются до сих пор — ни одного полностью прямого угла в квартире. С годами исконные цветоводы повывелись из наших подъездов, их место заняли в значительной степени азербайджанцы. Недавно я видел соседа сверху Рафика на Преображенском рынке, и что забавно — торгует цветами. Кроме того, в песочницах вокруг дома полно азербайджанских детишек, а дети, как все знают — цветы жизни. Так что первоначальные традиции дома продолжаются, хотя и в таких, не прямых формах.