Византийская тьма

Обомлевший от всего этого архидука Аргир, правитель фемы Пафлагония, тот самый, который еще третьего дня посылал монастырских служек с изобличеньями происков Андроника и угрозами всем, кто послушается его приказов, на сей раз еле дождался известия о том, что принц лично прибывает в Амастриду. Выехал ему навстречу с непокрытой головою. Встретив, преподнес лично кубок вина и кисть винограда (хлеб-соль), затем шел возле его коня, придерживая стремя.

Андроник с воинством расположился на конях близ морских ворот Амастриды. Завидев в городе пожар, разбитые ворота и плебеев, суетящихся, словно радостные муравьи, он понял все. Оглядел ряды своих катафрактов — они выглядели не хуже, чем латники Враны, например. Затем посмотрел на свору охотничьих собак, которую обязательно вели за средневековым войском — ведь надо было чем-то кормить катафрактов и прочих! Снял боевую перчатку и свистнул в четыре пальца. Свист его был тотчас услышан и правильно понят. Вышел из строя ловчий Зой и вывел из клетки леопарда. Сотни рожков ловчих, доезжачих, всех, кто считал себя охотником, подняли неслыханный рев. И не надо было насылать на мятежников ни людей, ни собак. Зверь, никем не виданный в этих краях, плавными прыжками понесся в город, и все чумазые углежоги, и тупорылые лесорубы, и доморощенные рыбари и политологи в ужасе кинулись врассыпную. Тут уж за ними выпустили собак, которые довершили разгром, кусая человеческие ляжки и рвя на клочки и без того рваные одежонки. А благородный леопард не стал унижать себя погоней за безоружными людьми. Он изобразил улыбку на кошачьей своей морде, то есть растопырил елико возможно огромные усы. Подошел к коню Андроника, неизменного своего кормильца, и царственно лег к копытам коня, который храпел, и звенел уздечкой, и перебирал прекрасными копытами.

— Да здравствует великий Андроник! — хрипло закричал окончательно уничиженный великий дука Аргир. Его стратиоты и вооруженные монахи братались с воинством принца.

Каллах, камерарий принца, разыскал в строю всадников, приехавших из волости Филарица, нашего Дениса.

— Вам надлежит быть при особе принца. Андроник занял губернаторский дворец и начал последние приготовления к походу.

— Что-то я забыл, что-то я забыл… — говорил он Каллаху, перебирая дощечки с записями. — Ну-ка, напомни!

— Фамарь, матерь циркачей, — подсказал всегда все помнящий и вовремя все знающий Каллах.

— Да, да… Времени, конечно, нет, но, если она здесь, давай ее сюда, эту цирковую богиню.

Фамарь, женщина уже весьма неопределенного возраста и во вдовьем одеянье, раскланялась с принцем, как старая знакомая. Извинившись на крайний недостаток времени и заверив Фамарь в неизменном своем почтении, Андроник просил ее покинуть дочь и не учить ее цирковым трюкам и прыжкам.

— Ники! — низким своим голосом сказала матерь циркачей. Так звали Андроника давным-давно, когда он еще не заслужил чести быть распеваемым на всех рынках столицы. — Ники! Ты хоть раз поговорил по душам с девочкой? Или ты только ей приказывал и сулил?

Затем Фамарь заверила, что не станет перечить велениям принца, и удалилась, выполнив полагающееся преклонение. Но тут же на ее место явилась сама Эйрини, отстранив Каллаха, пытавшегося ей помешать.

— Я не пойду за вашего худосочного Ангелочка, — заявила она.

— Так ведь и я теперь хочу тебе об этом сказать. Если мы с тобой займем престол, какой там Ангелочек. Весь Запад пред тобою и Восток!

— И вообще я не хочу быть вашей династической игрушкой. Вот берите Феофилу, она спит и видит ехать за границу. А я вольная птаха… И вообще я уже распорядилась сделать из моих личных средств взнос в монастырь Пантепоптон. Буду там монахиней.

— Ну, ну, ну! — засмеялся Андроник, однако вертел ус, что выдавало его волнение. Он все-таки принимал слова любимой дочери за чистую монету. — А за кого бы ты сама хотела выйти замуж?

— Зачем, отец, вы задаете мне этот вопрос? Вы же никогда, как любой из ваших, из наших царственных родичей, не выдадите дочь за того, кто нравится ей…

— Ну все-таки… Ведь мы будем василевсами!

— Я бы пошла хоть сейчас, хоть сию же минуту…

— Ну за кого же, Ира?

Принцесса, белесая и худосочная, побледнела так, что Андроник в тревоге хотел вызвать врачей. Но она остановила:

— Врачей не надо. А я скажу: я бы вышла за Дионисия. За того самого, который исцелил царя… Андроник взглянул на нее исподлобья.

— М-да… А ты знаешь, я тебя понимаю. Он действительно не похож на всех наших женихов. И если отбросить все эти сказки о его происхождении с того света — при дворе ведь о ком только чего не говорят! Но тут есть одно только совершенно неожиданное препятствие. Хотя, ты знаешь меня, я без предрассудков…

— Какое препятствие, отец?

— Он женат.

— Ба, женат! На ком же он может быть женат?

— Он женат на одной крестьянке…

Некоторое время в катихумене дворца, где располагался походный штаб принца, была тишина, прерываемая разнообразным гамом обоза, собиравшегося в поход на площади.

— Тогда остается мне Пантепоптон, — вздохнула Эйрини и вдруг стала розовой, словно, пряник. — Остается Пантепоптон.