«Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

Иначе говоря, на должность стрелочников массовых операций назначают лесорубов, проходчиков, смазчиков, сцепщиков, разнорабочих и счетоводов, сводящих бытовые счеты со своими товарищами по бараку, лесной заимке, полевому стану, паровозному депо или конторе. Здесь любопытна тенденция разделить террористические практики и централизованные указания, исходящие от высшей власти (в недавно опубликованной служебной переписке между партийными инстанциями и НКВД можно обнаружить множество дополнительных доказательств тому, что именно Сталин был инициатором, организатором и верховным контролером большой чистки[17]), свести эти практики к бытовым актам. Действительно, в следственных делах можно обнаружить и доносы «доброжелателей», и многочисленные справки от сельсоветов. Последняя из виденных мною датируется 1957 годом:

«Из родственников проверяемого участников антоновской банды не было, раскулачиванию не подвергались»[18]

.

Все так, однако и ревностные начальники, и недобросовестные работники, и завистливые соседи являются коренными обитателями советского мира во всей его исторической протяженности. Но вот бюрократически организованные репрессии такого масштаба и жестокости свойственны исключительно массовым операциям 1937–1938 гг. Другими словами, политический и социальный смысл кулацкой операции остается загадочным и таинственным в не меньшей мере, нежели истоки и цели большого террора.

В современной историографии преобладают исследования, опирающиеся на комплексы документов, хранящихся в центральных архивах Москвы: Президентском, ГАРФе, ЦАФСБ[19]

.

Характер источников, а это директивы, переписка между наркоматом и ЦК, отчеты из областных управлений, доклады с мест, записи совещаний при наркоме, протоколы допросов командиров НКВД, памятные записки и пр. определяют угол зрения историков — взгляд на террор «сверху», с капитанского мостика. Исследователи террора оперируют теми данными, которыми располагали — пусть и не в полном объеме — организаторы массовых операций. Это придает масштабность исследованиям, позволяет учитывать оттенки мнений в высшем руководстве, вскрыть процедуры бюрократических согласований, обнаружить инициаторов тех или иных оперативных акций. Следует, однако, учесть, что в 1937–1938 гг. наверх зачастую поступала дозированная и отредактированная информация. Даже Н. И. Ежов утаивал от Сталина компрометирующий материал на высокопоставленных сотрудников НКВД[20]. Отчетность по массовым операциям — и не только на Украине — подгонялась под рубрики приказа. Так, первые, самые поверхностные проверки альбомных дел, поступивших из Свердловска в первые месяцы 1938 г., выявили, что арестованные в ходе национальной операции латыши, немцы, финны оказались бывшими кулаками русского происхождения.

«Из 4218 арестованных свердловским УНКВД по польской линии настоящих поляков было только 390 человек, в то время как бывшими кулаками, репрессирование которых должно было проводиться в рамках приказа № 00447, являлись 3798 человек. Из арестованных по латышской линии все 237 человек оказались бывшими кулаками, латышей же среди них было лишь 12 человек и т. д. Кроме того, подавляющее число бывших кулаков на момент ареста являлись рабочими, что ставило под сомнение оправданность их репрессирования даже в рамках приказа № 00447»[21]

.

То, что происходило в районных и городских отделах НКВД, с капитанского мостика не было видно. А именно там работали непосредственные исполнители оперативных приказов: младшие лейтенанты и сержанты госбезопасности, в меру своих сил и умений переводящие директивы высшего начальства на язык розыскных и следственных действий.

Террористические практики в регионах (в республиках, краях и областях) остаются менее изученными[22]

. Городской уровень репрессий представлен работами А. Ватлина и В. Кириллова[23].

На наш взгляд, этих исследований недостаточно, чтобы восстановить хотя бы в некотором приближении ход, технологии и итоги массовой операции на низовом уровне, там, где отбирались поименно жертвы, производились аресты, осуществлялись — пусть упрощенные, но следственные действия, готовились «альбомные справки», приводились в исполнение расстрельные приговоры. Без чего, как нам представляется, нельзя понять место массовых операций в общей карательной политике эпохи большого террора.