В либерально-демократических кругах принято считать, что Хрущёв после долгих лет так называемой «сталинской диктатуры» подарил стране «оттепель». Но тогда простому человеку трудно, например, понять: почему вмешательство СССР в события 1956 года в Будапеште те же люди называют «подавлением венгерского восстания»? И следует ли считать результатом «потепления» возведение Берлинской стены или вооружённое подавление выступления рабочих в Новочеркасске? Таких вопросов наберётся немало.
Не вполне ясной выглядит и позиция представителей интеллигенции, которые любят говорить о послаблениях в области литературной и иной творческой деятельности, то есть в тех сферах, где невежество Никиты Сергеевича проявилось особенно полно. Крючков, который живо интересовался вопросами литературы и искусства, подметил такую характерную для Хрущёва деталь. В ноябре 1962 года в журнале «Новый мир» была опубликована повесть А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». В ней, как известно, автор показал жизнь в ГУЛАГе человека, отбывающего наказание за «антисоветскую деятельность». Хрущёв высоко оценил эту повесть и дал ей широкую дорогу к читателю. Крючков полагает, что причина такого благосклонного отношения к этому произведению заключается лишь в том, что Солженицын критиковал в нём Сталина, беззаконие и репрессии, что как бы подтверждало позицию Хрущёва, обрушившего на своего великого предшественника шквал критики.
Но вот год спустя, замечает Владимир Александрович, в том же «Новом мире» была опубликована повесть Солженицына «Матрёнин двор», где критически описывается сельская действительность уже периода хрущёвского правления. Картина убогости и невероятных трудностей крестьянской жизни, воссозданная в повести, била по политике Хрущёва и вызвала его недовольство. Не помогло и то, что действие повести перенесли с 1956 на 1953 год. Хрущёв в корне изменил своё отношение к Солженицыну и подверг писателя жёсткой критике, обвиняя его в необъективности и злопыхательстве…
Ещё одна характерная черта Хрущёва — при жизни Сталина он отличался славословием в адрес вождя. Вершиной его лести стало высказанное в 1934 году на XVII съезде ВКП(б) предложение ввести новое понятие, характеризующее высший этап развития марксизма, — «ленинизм-сталинизм». Сталин отверг эту формулировку, поскольку считал себя лишь учеником Ленина.
Верно говорят о таких людях, как Хрущёв: мёд на языке, яд — в сердце.
Многое становится на свои места, если помнить о том, что доклад на XX съезде КПСС делал человек, сыгравший в своё время ведущую роль в репрессиях на Украине и в Москве, где он возглавлял партийные организации. Причём в отличие от руководителей других крупных республиканских и областных парторганизаций Хрущёв требовал от Центра увеличения лимитов на количество репрессированных лиц, однако получил отказ Сталина. А в ходе голосования на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года Никита Сергеевич высказался за суд над Бухариным и Рыковым, в то время как И. В. Сталин предложил ограничиться их высылкой.
Эти факты, а также жёсткие распри в партийно-государственной верхушке после смерти Сталина позволяют нам сделать вывод, что доклад по культу личности на XX съезде не имел, по существу, никакого отношения к коренному решению проблемы возрождения в партии и государстве демократических норм жизни. Вот, к примеру, на июньском пленуме ЦК 1957 года Хрущёв одержал верх в борьбе с так называемой «антипартийной группой В. Молотова, Г. Маленкова, Л. Кагановича и примкнувшего к ним Д. Шепилова», которая была не согласна со стилем руководства Хрущёва и со многими его авантюрными решениями. Но вскоре, забыв о том, как сам критиковал ранее сосредоточение в одних руках неограниченной власти, к своей должности первого секретаря ЦК КПСС присовокупил и должность председателя Совета министров СССР. Для циничного политика найти предлог для таких кульбитов — дело несложное, были «аргументы» и у Хрущёва: всё делалось под предлогом совершенствования управленческой деятельности, повышения ответственности, концентрации сил и средств на решении важнейших задач, и т. д., и т. п.
Вот так довольно посредственный и не слишком образованный человек, один из организаторов кровавой вакханалии 1930-х годов наделил себя неограниченными властными полномочиями. Писатель Рой Медведев упоминает в одной из своих работ о встрече Хрущёва с драматургом Михаилом Шатровым, которая состоялась в то время, когда Никита Сергеевич был уже на пенсии. Он не только удивил антисталиниста Шатрова своим признанием, что у него, Хрущёва, «руки по локоть в крови», но и незнанием некоторых элементарных фактов нашей истории и общественной жизни[40]
.