Владимир Шаров: по ту сторону истории

Георгий, дорогой,

Огромное спасибо за это нежное, доброе, печальное и ироничное письмо. Мы не так много разговаривали в жизни, но ты один из самых блестящих людей из тех, с кем меня сводила судьба, и я безмерно благодарен, что тогда, много лет назад, ты обратил среди прочих внимание и на меня.

Дела мои, мягко говоря, не фонтан, надежды когда-нибудь добраться до тебя и Болгарии исчезают одна за другой, а я думал: сниму себе что-нибудь в предгорьях, где-то не очень далеко от Софии, и буду писать год за годом долгую, неспешную сказку, бесконечно более мягкую и светлую, чем романы. Поскольку, видно, и это уже не судьба, даже скажу тебе то, вокруг чего она должна была строиться.

Был некоторый воспитанник Воспитательного дома в Поволжье во времена Екатерины Великой. В этом доме он получил, очевидно, очень неплохое образование, знал бездну языков и потом, уже в Петербурге, при Академии наук издавал самые разные научные журналы.

Наука, язык науки того времени – моя старая и давняя любовь. Все эти рассуждения о бесконечной красоте клопов, у которых все совершенно: и челюсти, и лапки, и опушка этих лапок. Или внимательные, уважительные споры о зебрах: как раскрашена их шкура – белыми полосками по темному фону или наоборот. Если тебе подобный журнал попадался в руки, ты поймешь мои восторги.

Так вот, этот товарищ издавал-издавал эти журналы, а потом убежал во Францию, где и при королевском дворе, и в светских салонах стал выдавать себя за принца Борнейского. Какое-то время он так довольно успешно гастролировал, потом его поймали, посадили в карету для перевозки преступников и отправили в Россию.

Когда он оказался в Петербурге, Екатерина II и все, кто ведал в империи сыском, поначалу были очень этой историей напуганы. Еще был памятен Пугачев, и повторения самозванчества никто не хотел. Но потом Екатерина довольно быстро разобралась, что к чему, и никаких серьезных последствий для принца Борнейского эта история не имела. Он был отправлен в Сибирь, где до конца своих дней преподавал языки в таком же воспитательном доме, в котором когда-то обучали его самого.

И вот я думал и собирался писать переписку Екатерины и этого принца Борнейского. А потом, когда Екатерины уже нету, он и его потомки, другие Борнейские принцы, продолжают писать обо всем, что происходит в России, и ужасаться, и негодовать, и восторгаться, и просто комментировать.

У меня накопилось много разного рода идей, и всем им тут бы нашлось место. Но это не было бы просто комментарием к русской истории. Одновременно я хотел бы написать историю Борнейского рода с бездной разных интриг и смут, с приключениями а-ля Свифт или барон Мюнхгаузен. Здесь тоже чего-то было накоплено.

Закончив свой последний роман «Царство Агамемнона», который, я надеюсь, ты прочтешь, я немного подустал от жесткости и авторитарности романных построений. А тут знал, что смогу это писать много-много лет, совершенно не задумываясь о том, в какую степь и почему меня повело. И этот мой кайф от того, что никто меня не держит за горло, останется и в тексте, и писать это мне будет весело и хорошо.

Ну, вот, извини, если получилось слишком длинно.

Твой Володя

27 марта 2018