Читаем Владимир Шаров: по ту сторону истории полностью

– Я знаю, что отношения между Болгарией и Сербией раньше были довольно сложными. Но думаю, что большинство границ в мире сложилось случайно, без логики, без разума, без справедливости – в каждой стране то разные народы, то разные веры, то одно и другое вместе. Однако если мы все это тронем, будет ад. Поэтому я бы дал Косово огромную автономию, бесконечную, но чтобы все осталось в тех границах, какие есть. Лишь в самом крайнем случае отдал бы районы, населенные сербами, Белграду и тогда уже остальной части Косово дал независимость.

– То есть ты считаешь, что большинство исторических проблем неразрешимы…

– Если все делить. Политика – жесточайшее зло. Нам остается надеяться на одно: что на этот раз зла будет чуть меньше. И в людях, и в странах – везде дикие, страшные комплексы, обиды. Историческая память очень долгая, никто никому и ничего не прощает. А когда компромиссные варианты – люди тише на все это смотрят. Конечно, то, что творилось на Балканах, чудовищно: столько людей убито невинных.

– Ты был в Болгарии?

– Нет, но надеюсь, что позовут.

– Как в России относятся к роману, есть какие-то отзывы?

– Есть, роман номинирован на разные премии, есть и очень хорошие рецензии, и на разных радиостанциях было много читок романа и интервью со мной. В библиотеках очередь на журнал «Знамя», где роман опубликован, чуть не до конца года. Тем не менее мне кажется, что я остаюсь писателем для писателей. Давняя история с «Новым миром» сыграла радикальную роль в моей судьбе.

– Расскажи.

– «Новый мир» Твардовского с огромной охотой печатал публицистику отца, из‐за которой он попал под запрет, – было это в самом конце шестидесятых годов.

– Почему под запрет?

– Вышла статья Грибачева (такой был глава Верховного Совета России и один из «главных» советских писателей), где он написал, что «добро должно быть с кулаками», а отец защищает абстрактный гуманизм, и значит, заклятый враг. После этого был рассыпан набор двух книг отца, остальные вылетели из издательских планов. Дальше отца фактически не печатали, и последние пятнадцать лет он прожил в тяжелой депрессии. Так что «Новый мир» во всех отношениях для нашей семьи много значил. И когда главный редактор «Нового мира» С. П. Залыгин, заявив на редколлегии, что вся русская литература пойдет по пути, который я прокладываю, захотел напечатать мой роман (такие предложения были у меня и от других изданий), я, конечно, согласился.

– Ты говоришь о романе «До и во время»?

– Да, в 1993 году. Поначалу все шло более-менее гладко, а потом стало твориться что-то странное. Роман печатался в двух номерах, и в конце первой книжки, как бы комментируя текст, появилась сноска, в которой говорилось, что бóльшая часть редколлегии журнала категорически протестует против публикации моего романа. Дальше в том же «Новом мире» появились две разгромные рецензии, ну и, конечно, последовали оргвыводы. Редактор отдела прозы еще со времен Твардовского, И. П. Борисова, которая принесла в журнал мой роман, вынуждена была уйти из редколлегии и уволиться. Позже целый год во всех газетах – и в левых, и в правых – меня обвиняли в том, что я чуть ли не антихрист; вышли десятки статей. В общем, я был заклеймен и проклят, после чего авторы рецензий сошлись между собой на том, что больше фамилию Шарова не надо упоминать нигде и никогда.

– То есть ты повторил судьбу отца?

– Можно посчитать и так.

– Я счастлив, что мы окончили разговор, как и начали – про твою семью, про отца. А можем сказать, что ты тоже абстрактный гуманист?

– Ну, думаю, что да.

– Ты говорил, что два года был в депрессии, почти ничего не писал…

– Грустный серый район на окраине Москвы, и я там не прижился.

– Ты писал шесть лет этот роман. Ты опустошен сейчас, но, может быть, все-таки знаешь, что будет дальше?

– Я, конечно, пустой, вычерпанный колодец.

– Все-таки что-то будет?

– Надеюсь.

– Нет ли чего конкретного?

– Есть у меня мысль, но я не начну писать раньше, чем через год-полтора, это точно. У меня всегда долгий период накопления. Но я думаю, что у тебя то же самое.

– Ты знаешь, колодец днем вычерпывается, а ночью снова наполняется водой. Я тебе желаю, чтобы твой колодец наполнялся быстрее.

– Спасибо!

КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ

Владимир Александрович Шаров-Нюренберг родился 7 апреля 1952 года в Москве в родильном доме № 7 имени Г. Л. Грауэрмана.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги