Владивосток-3000

Тихоокеанская республика действительно была с самого начала объявлена территорией, свободной от курения. Это решение приняли на специальном референдуме большинством голосов. При пересечении границы даже международные поезда моментально переводятся в некурящий режим, и хотя за курение никого толком не наказывают, запрет соблюдается довольно строго — что называется, на сознательности. Этот странный эффект не раз ощущали на себе иностранцы, попадавшие в Тихоокеанскую республику. Многие из них по возвращении домой впредь отказывались курить и сами толком не могли объяснить, что подтолкнуло их к такому непростому решению. Считалось, что виноват тут особый приморский воздух, но некоторые утверждали, что дело в местной морской капусте. В ней якобы содержались вещества, способствующие излечению от никотиновой зависимости. А капусту во Владивостоке ели в разных видах все и везде. Местная медицина, опираясь на исследования японских и китайских коллег, сделала вывод о необходимости значительного усиления морской составляющей в рационе населения. Особой популярностью во Владивостоке-3000 пользовался борщ, сваренный из морской капусты вместо обычной. Местный автор даже сочинил по этому поводу песню «Супчик из морской капусты — мы варили, было вкусно…». Со временем слово «капуста» в обиходе стало означать именно ламинарию, а для обозначения белокочанной или, скажем, брюссельской капусты приходилось добавлять определение «сухопутная».

— А вот тут готовят рыбу фугу — ту самую, смертельно ядовитую, — Каплей указывает на здание справа. — Знаешь, как ее у нас называют? «Русская рулетка в соевом соусе». Повар-японец с лицензией, все как надо. Если клиент умирает от отравления из-за ошибки кулинара, повар обязан совершить харакири… Тебе обязательно надо попробовать. Только не сейчас, потом как-нибудь. Так скажи, почему ты хочешь уехать, Влад? Ты правда хочешь?

— Типа того.

— И уедешь?

— Конечно, уеду.

— Куда?

— Или в Москву, как все, или хоть в Японию. А то в Новую Зеландию или Канаду. Отучусь и уеду. Какие тут перспективы? У меня вон знакомые даже в детсад ребенка не могут устроить, и что? Вот реально чем здесь заниматься, можешь мне пояснить?

— «Пояснить»… — Каплей усмехается. — Ты имеешь в виду ваш Владивосток, Владивосток-2000? Я понимаю тебя, но у нас-то с детсадами все зашибись. Тогда не уедешь? У нас во Владивостоке-3000 оттока населения нет. Наоборот, к нам едут. И из России, и отовсюду.

Пришелец с цыканьем сплевывает на землю сквозь зубы.

— Уеду все равно. Владивосток — город хороший, но что здесь ловить? Перспектив никаких. Если цунами не накроет, землетрясение не случится или корейцы ядерную бомбу не сбросят, то рано или поздно так и так все навернется, к бабке не ходи. Упирайся ты хоть до талого — вода отравится, свет погаснет, звук утихнет… Я не знаю, как тут у вас, я за свой Владивосток скажу. Сплошная гопота с Чуркина или БАМа, с Нейбута или какой-нибудь Саратовской… Серые гостинки, ямы на дорогах, обчумыженные рожи на лестницах — вот и все, без вариантов. Скажешь, не так? Я же все девяностые провел в этом городе. На моих глазах весь этот передел и беспредел происходил. И стреляли, и взрывали, и к батареям приковывали, и банкротили целые заводы, чтобы сдать их потом в аренду под торговые центры — китайскими шмотками торговать… Я еще малым совсем был — с братом Юриком ездил на погранпереход в Гродеково, он там был завязан на «нетрадиционную растаможку».

— Что еще за нетрадиционная растаможка? — улыбается Каплей.

— Представь: парковка на погранпереходе — не парковка, а настоящий автосалон! Новейшие тачки, угнанные где-то в Европе или фиг знает. Упакованные — полный фарш, новые, дорогущие: «бэхи», «мерсы», «аудюхи»… В нужный час все они исчезали. Таможенники с пограничниками, конечно, клялись, что ни одна из них не проезжала в Китай — официально это так и было. Но и в России этих автомобилей больше никто и никогда не видел. А все эти терки, рамсы да разборки — лучше и не вспоминать.

Перед глазами Влада — картинка из раннего детства. 1993 год, пятиэтажка на улице Сахалинской. Вдруг целый угол этого дома превращается в дым и грохот, а потом наступает звенящая тишина — оглушенный Влад ничего не слышит…

— Я думаю иногда, — говорит Влад тихо, — вот придут после нас когда-нибудь умные люди, начнут археологические раскопки — и что они найдут после нас, лет через тысячу — фантики от жвачки? Обломки каких-то глупых монет? Алюминиевые банки из-под пива или «ягуара»?

— Ты думаешь, без вариантов?

— А какие варианты? Ну или китайцы придут, вот и выбирай, что лучше. Наш Владивосток или их Хайшеньвэй. А? И мне даже иногда кажется, что Хайшеньвэй был бы лучше.

Каплей молчит. Он останавливает машину. Это Эгершельд, справа от обочины — высокий косогор, внизу — водная станция Морского института МТУ с покачивающимися на воде яхтами, вытащенными на берег ялами, волноломом. На рейде стоит белоснежный фрегат «Надежда».

— Подышим?

Парни выходят из машины и присаживаются на какой-то бетонный обломок. Каплей смотрит в море.