Владычица морей

— А вот вам письмо, Геннадий Иванович, полученное мной из Пекина от главы нашей православной духовной миссии отца Палладия Кафарова. Скажу вам: я не всегда и не все пойму, что он пишет. Письма духовных отцов оттуда всегда с загадками. Но суть дела очевидна. Чувствуется по его письму, что в нем задето что-то еще большее, в высшей степени значительное, о чем Палладию, как лицу духовному, писать не подобает, но чего утаить он не вправе, нельзя. Мне кажется, речь идет о том, что вы мне когда-то говорили на Амуре, но я тогда пустил мимо ушей; было не до этого. Это по сути то же самое, о чем мне велел узнавать государь.

Геннадий Иванович прочел письмо. Очень многозначительное, тревожное, причину он не сам выдумал. Кафаров — человек дела и науки; не мог не написать. Значит, это его не осенило свыше. А что-то сказано ему было прямо, во время бесед с высшими лицами пекинского правительства. Муравьев сказал, что копию этого письма он послал из Иркутска государю. Оба собеседника соглашались, что нельзя ограничиться поповской дипломатией, что попы границу не проведут.

— Я не московский царь! — повторил Муравьев. — У духовных с их опасениями, как бы не впутаться в мирские дела, а тем более в политические, всегда соблюдается осторожность в письмах. Я расшифровываю эти ребусы, и всегда выходит толк. Вы знаете весь этот вопрос, Геннадий Иванович. Сам я так верю святым отцам…

— А что же им делать остается, когда вокруг стены Пекина и еще стены впереди и с боков. Все государство — стена, это признак цивилизации, Николай Николаевич, как и тюрьма. Но вот и стены не спасают их. Стены построили, а толку нет, все летит прахом. Святой отец торопит решать дело с Амуром, чего хотят и сами китайцы, теперь больше, чем прежде.

Невельской, разговорившись про духовных, впадал в ярость, красноречие его подымалось как у оратора.

— Наши духовные академики, сживаясь с китайцами, сами незаметно окитаиваются, без чего и нельзя настоящему ученому, не жалеющему себя ради отечества, а не ради предательства, как у нас полагают в подобных случаях. Но, окитаиваясь, они лишь потом становятся умудренными, когда возвращаются домой и понимают, что не всегда подавали верные советы. Они влюблены в Китай. А Китай — старый сундук, как говорит Гончаров. Его надо проветрить и все перетрясти, прежде чем учиться у него мудрости. Наш преподобный отец Иакинф Бичурин поверил в китайские россказни про то, чего китайцы сами не знают. Я стал проверять и нарвался… Преподобный Иакинф, как говорят на Востоке, наелся грязи. Отцы-миссионеры не знают того, что знаем мы из газет и что известно из шпионских донесений государю.

— А какая суть наших прав? Ваше мнение?

— Вы возьмитесь за это дело добром. Иначе со временем исполнят другие.

— Америка?

— Япония или Америка. Я не китаец, не могу так рассуждать, будущее скрыто от всех нас, и нас уже не будет, и наши кости сгниют. Теперь Китай сокрушают ужасные удары. С одной стороны бьют тайпины, а с другой такие тигры, как Элгин и Сеймур. При этом они на весь мир объявляют, как это дурно, но что они еще при этом не все взяли. Так секретная переписка благородных лордов попала нам в руки. Новейшие сведения доставлены нашими шпионами из Лондона, еще не знают у них самих в парламенте.

— А не выдумка ли это англичан, чтобы сбить нас с толку?

— Такая выдумка пошла бы им на вред.

— Государь не сказал, что в канцелярии у Пальмерстона есть наши люди, которые подают именно те сведения, которые нам нужны, и вовремя. Государь противник сыска, либерален, но не может отказаться от услуг наших шпионов в Европе, сеть которых создана его отцом и Бенкендорфом. Если Александр Николаевич откажется от них, он их подведет и будет еще хуже. Что-то переменится. И это заметят.