Власов. Восхождение на эшафот

«А ведь когда-нибудь скажут — здесь отсиживался во время генеральского путча в Берлине командующий РОА генерал Власов, — мелькнуло в сознании командующего. — Причем так и будет сказано: „Отсиживался“. Дескать, в это время одни генералы сражались, другие пытались совершить переворот в Германии, чтобы избавить свою страну от фюрера, а Власов в самый ответственный момент бежал сюда, чтобы отсидеться, дождаться, какая сила возьмет в Берлине верх. И по сути, все будет справедливо. Но должен же будет найтись человек, который и за меня тоже вступится. Должен. И кто знает, возможно, этим человеком как раз и станет капитан Штрик-Штрикфельдт?»

На одном из виражей дорожного серпантина машину основательно занесло, и генерал, ударившись головой о кузов, сочно, по-русски выругался.

— Вот что я обязательно стану записывать, так это трехэтажный русский мат. И когда-нибудь издам эти записи отдельной книгой, под названием «Избранная матерщина России».

— Не может ли случиться так, что в эти смутные дни рейха Скорцени тоже предпочтет отсидеться в этом горном гнезде? — вдруг спросил Власов. — Теперь уже не после московских морозов, а после «берлинской жары». Чтобы остаться не втравленным ни в какие события?

— Исключено, — уверенно ответил Штрик-Штикфельдт. — На чьей бы стороне он ни оказался, вырваться из Берлина первый диверсант уже вряд ли сможет. По моим предположениям, сейчас он со своими коммандос подавляет путч, пребывая в самом логове заговорщиков — штабе командования армии резерва.

— Если он уже там, то можно считать, что путч подавлен.

— А неплохое было бы соседство, — мечтательно взглянул Вильфрид на генерала, думая при этом не столько о пользе общении с обер-диверсантом своего патрона, сколько о возможности самому познакомиться с этим легендарным человеком. — Оч-чень даже неплохое.

— Не вовремя вы, немцы, затеяли все эти маневры с путчем, — недовольно проворчал Власов, словно подозревал, что повинен в этом сам капитан. — Слишком уж не вовремя. Не придаст это авторитета рейху ни в народе, ни по ту сторону бруствера.

— По-моему, Гитлер и сам уже начинает понимать, что его миссия завершена, и что он обязан уступить место новому вождю. С более смелыми замыслами и большими возможностями. Стая давно желает и способна породить более опытного и мудрого вожака, нежели тот, что давно состарился и выдохся. Закон природы.

— Если в обществе эта форма и применима, то лишь теоретически, — проворчал Власов, не одобряя излишнюю говорливость капитана. И не только потому, что при их разговоре присутствует водитель, в принципе не одобрял.

— Сразу же должен предупредить, — все же решил подстраховаться Вильфрид, — что не принадлежу к тому кругу, который решил во что бы то ни стало изменить ситуацию в стране. Причем самым радикальным образом. Однако любые общие размышления требуют, чтобы время от времени мы все же обращались к реалиям, в том числе и фронтовым.

— В подобных случаях в России говорят: «Лошадей на переправе не меняют».

— Сталина это тоже касается, а? Командарм Русской Освободительной? И потом, что делать, если «переправа» эта самая безнадежно затянулась?

«Винят всегда вожака, — проворчал про себя Власов, не желая продолжать этот принципиальный, но слишком уж опасный диспут. — Ибо так принято. И редко задумываются над тем, какая же стая ниспослана ему Господом». Но думал при этом вовсе не о стае, однажды сплотившейся вокруг Адольфа Гитлера, а о той стае, которую еще только предстоит по-настоящему сплотить ему самому.

28

В фойе их встретила широкоплечая дама с заметно отвисающим подбородком и широкоскулым прыщеватым лицом. Она почему-то не сочла необходимым представиться, а лишь скептически осмотрела долговязую, нескладную фигуру русского генерала и, приказав следовать за ней, повела по коридору к предназначенному для Власова номеру.

— Это и есть та самая Хейди? — вполголоса и по-русски спросил командующий Штрик-Штрикфельдта, кивая в сторону гренадерской спины женщины.

— Что вы, господин генерал?! — ужаснулся тот. — Неужели я смел бы предлагать вам нечто подобное? Это всего лишь, — повысил он голос, — фрау…

— Кердлайх, — невозмутимо подсказала ему медсестра, не оглядываясь и не сбавляя шага. — Ирма Кердлайх.

Власов облегченно вздохнул. Если бы эта немка оказалась той самой вдовой и начальницей санатория, с которой капитан желал познакомить его, командарм счел бы такие попытки оскорбительными. Но в то же время он понимал: каковой бы теперь ни предстала перед ним фрау Биленберг, в сравнении с этой медсестрой, она в любом случае покажется красавицей.

Перед окном палаты, в которой его поселили, уползал ввысь бурый разлом скалы, рваный шрам которого затягивался мелким кустарником и рыжевато-зеленой порослью мха. Власов почему-то сразу же уставился на него, словно узник — на квадрат очерченного решеткой неба, и несколько минут простоял молча, не обращая внимания ни на капитана, ни на задержавшуюся у двери фрау Кердлайх.