Эволюция федеральной политики в области исследований и науки, возможно, стала еще одним фактором, способствующим этому. Начиная со времен до Второй мировой войны, государственное финансирование науки и исследований частного сектора было щедрым, особенно в тех областях, которые были приоритетными для национальной обороны. Это послужило мощным стимулом для создания новых критически важных областей, таких как антибиотики, полупроводники, спутники, аэрокосмическая промышленность, сенсоры и интернет.
За последние пять десятилетий сократились как государственное стратегическое технологическое лидерство, так и финансирование. Федеральные расходы на исследования и разработки снизились с примерно 2 процентов ВВП в середине 1960-х годов до примерно 0,6 процента в настоящее время. Правительство также стало чаще поддерживать приоритеты исследований, установленные ведущими корпорациями. Эта новая ситуация позволила крупным корпорациям, особенно в цифровой сфере, определять направление развития технологий. Их стимулы и менталитет подталкивали к все большей автоматизации.
Американские технологии и бизнес-стратегии распространились более широко, даже если страны, как мы видели, различались в том, как они принимали и настраивали технологии автоматизации. Доктрина Фридмана и идеи, связанные с использованием цифровых инструментов для сокращения расходов, повлияли на деловую практику в Великобритании и остальной Европе. Например, влияние менеджеров, прошедших обучение в бизнес-школах, удивительно схоже в Дании и США. Управленческое консультирование распространилось по всему западному миру, а новые цифровые технологии и роботы были быстро внедрены. Автоматизация и глобализация сократили долю рабочей силы, занятой в сфере "синих воротничков" и канцелярских профессий, практически во всех промышленно развитых странах. Таким образом, несмотря на различия между странами, направление прогресса в США оказало значительное глобальное влияние.
Цифровая утопия
Направление развития технологий, в котором приоритет отдавался автоматизации, невозможно понять, если не признать новое цифровое видение, возникшее в 1980-х годах. Это видение объединило стремление к сокращению трудовых затрат, уходящее корнями в доктрину Фридмана, с элементами хакерской этики, но отказалось от философии ранних хакеров, таких как Ли Фельзенштейн, которая была антиэлитарной и подозрительной по отношению к корпоративной власти. Фельзенштейн осуждал IBM и другие крупные корпорации за то, что они пытались злоупотреблять технологиями, используя свою идеологию "разработки гениев для использования идиотами". Вместо этого новое видение приняло нисходящее проектирование цифровых технологий, направленное на устранение людей из производственного процесса.
Была эйфория, напоминающая то, как Фердинанд де Лессепс говорил о строительстве Суэцкого и Панамского каналов, о том, чего могут достичь технологии при условии, что ими будут руководить талантливые программисты и инженеры. Билл Гейтс подытожил этот техно-оптимизм, заявив: "Покажите мне проблему, и я найду технологию для ее решения". То, что технология может быть социально предвзятой - в их пользу и против большинства людей - похоже, не пришло в голову Гейтсу и его единомышленникам.
Переход от хакерской этики к корпоративной цифровой утопии в значительной степени был связан с движением за деньгами и социальной властью. К 1980-м годам инженеры-программисты могли либо иметь свои идеалы, либо получить огромное богатство, подписав контракт с компаниями, которые становились все более крупными и влиятельными. Многие выбрали последнее.
Тем временем антиавторитаризм перерос в увлечение "срывом", что означает, что нарушение существующей практики и средств к существованию приветствуется или даже поощряется. Точные слова были разными, но основная идея напоминала британских предпринимателей начала 1800-х годов, которые считали полностью оправданным игнорировать любой сопутствующий ущерб, который они создавали на своем пути, особенно для рабочих. Позже Марк Цукерберг сделает "Двигайся быстро и ломай вещи" мантрой для Facebook.