Власть монарха и народный суверенитет

Несложно понять, что в этом случае общие интересы государства, как и наиболее просвещенного «меньшинства», к слову сказать, потеряют всякое значение: едва ли можно без насилия над здравым смыслом и совестью доказывать, будто сложнейшие вопросы налогообложения, внешней и внутренней политики, войны и мира найдут объективную и профессиональную оценку в подавляющей массе довольно слабо развитого населения и (или) его представителей37.

Но и это еще не все. Опять же на практике связка «депутат — избиратели» никак не желала соответствовать доктринальным уверениям, будто парламентарий всего лишь выполняет волю своих доверителей и должен по каждому вопросу справляться относительно их мнения, голосуя соответствующим образом, и никогда — от себя самого. Раньше горячо убеждали, будто «народные представители, посланные в парламент, не могут считать себя уполномоченными на решение вопроса, не предусмотренного избирателями, и, если вопрос этот представляет серьезную важность, необходимо обращение к избирателям для того, чтобы дать им возможность выразить определенным образом свое отношение к нему»38. Довольно быстро выяснилось, что этот пассаж целиком принадлежит области фантастики.

В короткое время срочно внесли существенные коррективы. «Считать депутата представителем именно избравших его людей нельзя, — неожиданно было объявлено с профессорской кафедры, — потому что он в парламенте будет участвовать в составлении законов, которые относятся не только к данному округу, но и ко всей стране. Таким образом, в парламенте данный депутат явится не представителем той или иной группы избирателей, но полноправным членом коллегии, которая обладает властью над всем населением, как над участвующим в выборах, так и над тем, которое избирательных прав лишено»39

.

Члены парламента, приводили новые доводы сторонники демократизма, конечно же, являются представителями народа. Но в этом качестве они должны руководствоваться лишь требованиями общего народного блага, «как оно выясняется от взаимного обмена их мыслей, а не частными интересами своих избирателей. Народные представители не призваны выражать ничьей чужой воли: ни воли своих избирателей, ни воли народа в целом»40.

Дальше — больше: да, звучит новое объяснение, депутаты избираются народом, однако сами избиратели не могут непосредственно участвовать в законодательной деятельности. Таким образом, «тех прав, которые в силу избрания возникают у депутатов, у его избирателей нет и не было (выделено мной. — А.В.). Свои права на участие в парламенте и все личные свои привилегии депутат получает не от избирателей, у которых их нет, а непосредственно от закона. Выборы только указывают, кто будет пользоваться этими установленными законом правами»41.

Здесь самое время спросить: а кто понимается под «народом»? Не успели еще просохнуть чернила, оставившие на скрижалях истории восторженные строки о всеобщем избирательном праве, как выяснилось, что целые группы населения государства этого права лишены. Например, женщины, причем нередко из опасения, что они станут-де послушными орудиями в руках клерикалов. Тут же вступили в силу ограничения по возрасту, имущественному цензу, времени проживания на конкретной территории и т. п.42

Как известно, лишь в 1971 г. Швейцария, в Италии — в 1945 гг., в Бельгии — в 1948 г., в Греции — в 1952 г. женщины, наконец-то, получили избирательное право. Зато во Франции долгое время в избирательном праве было оказано безработным. Но хотя прежние ограничения в массе своей отпали, тут же возникли новые. Поэтому, ни в одном демократическом государстве никогда избирательное право не предоставлялось всем лицам, проживающим в нем. Так что же, они — не «голос народа»?!

Гипотезы рождались одна за другой, но каждая из них неизменно приводила при практической реализации к провальным результатам. На одном из этапов построения правового государства «внезапно» выяснилось, что парламент не организует и не представляет всей нации, а лишь отдельные случайные группы. И что избирательный округ, где избирается депутат, — единица совершенно случайная. Даже высказывались в том духе, что, наверное, неплохо было бы вернуться к средневековому представительству сословий. Конечно, от этой идеи, по существу своему чуждой демократии, тут же отказались43.

Как следствие, сам собой подготавливался следующий окончательный вывод: «Если бы кто захотел исходить из той мысли, что представительство верно и совершенно отражает волю народа, ему пришлось бы в конце концов сказать, что эта задача ни для какого представительства в мире не осуществима и по существу невозможна (выделено мной. — А.В.)»44.