Власть пса

«Ковбой» было едва ли не единственным словом, написанным без ошибок. Вот до чего дожили: «бить ковбоем» для них теперь не настоящая мужская работа, каковой она считалась во времена Бронко Генри, а эдакая игра из мира движущихся картинок. Отсюда все серебряные шпоры, щегольские сбруи, ради которых парни без гроша сидеть готовы, и бесконечные ковбойские песенки, что играют на их фонографах. Больше уже и не знают, кто они такие, где картинка на экране, а где реальность. Неудивительно, что приходится приезжать с утра, проверять, как они работают.

Было дело, Фил застал одного такого «ковбоя» – сидел, слушал свои песенки, а скот разбрелся по всей округе. Должно быть, солнце за спиной Фила и резко мелькнувшая тень заставили паренька оторваться от мечтаний. Еще пару мгновений из трубы фонографа доносился гнусавый голосок, стонавший какую-то белиберду о бродячей жизни, как вдруг юноша поднялся и выключил музыку. Парень был из тех, кто за словом в карман не полезет: «Я всю ночь их пас!» С оправданиями у них проблем не имелось. Вот уж в чем можно не сомневаться, оправдание себе всегда найдут. «Знаешь, – ласково произнес Фил, – собирай-ка свои манатки, пакуй свой старенький чемоданчик и проваливай отсюда».

Сентябрь прошлого года.

Ты знаишь Ма, бить ковбоем очин сдорово…

Есть над чем подумать. И все же надо признать, что паренька в хижине не оказалось, а печка стояла холодной. Стоит дать ему шанс: ей-богу, хоть кто-то же должен быть нормальным! Потянувшись, Фил замер в дверном проеме и оглядел долину, прислушиваясь к бодрому журчанию ручья по камням. А после вернулся в рощицу и, оседлав лошадь, поскакал в сторону свежепостроенной ограды, что отделяла государственные земли от леса.

Он распахнул створки ворот. Тут лошадей не меньше четырех понадобится, чтобы сдвинуть их с места. Здоровенные, со столбами на бетонных блоках – всем воротам ворота! А рядом простая ограда из колючей проволоки. Вот что для тебя государство делает, а ты, дружочек, плати. Страшно представить, сколько бумаг переворошил какой-нибудь слюнявый бюрократ, чтобы получить разрешение на строительство этой громадины. Сколько времени, денег и материалов какой-нибудь дешевый инженеришка потратил, чтобы на свет появилась эта цитадель, это чудовище! Ворота были заперты на цепь непомерной длины, гораздо большей, чем требовалось – еще одна государственная причуда. Мелочь, казалось бы, но подобная расточительность, помноженная на тысячи таких мелочей, лишь играет на руку вонючим комми, уоббли и иным придуркам из их числа. Вот черт! Фил прищемил цепью палец. Впрочем, почти не поранился, всего лишь кровяная мозоль.

Какой-то странный звук – Фил обернулся и внимательно прислушался. Внизу, в лощине, он увидел путников, бредущих с единственной лошадью и чем-то наподобие повозки. Ему удалось разглядеть черную шляпу, а насколько Филу было известно, никто, кроме индейцев, черные шляпы не носит.

– Сиди спокойно и прямо, – наставлял Эдвард сына.

Мальчик и без того сидел ровно, как подобает внуку вождя перед разговором с белым человеком: шапка – повыше на лоб, хребет – прямой как стрела. Да и сам Эдвард смахнул пыль с черной шляпы и разгладил ее ладонью.

Они шли пешком, но, завидев человека у громадных ворот, перебрались в повозку и добрых двадцать минут провели под взглядом незнакомца.

– Почему он стоит там так долго? – спросил мальчик.

– Должно быть, хочет посмотреть, кто мы такие.

– Ты расскажешь ему о своем отце?

– Что ж, могу рассказать.

– Тогда он точно нас пропустит, и мы поедем дальше.

О себе Эдвард не беспокоился. Много ли сделаешь, когда тебя отправляют в резервацию, не дают держать оружие и кормят плесневелым хлебом? Однако он был готов на все, лишь бы мальчик верил, что их имя по-прежнему что-то значит в этих краях и служит тем волшебным словом, которое открывает любые двери. Или права Дженни, что нет добра от его историй?

В конце концов, есть и такие белые, что поддерживают индейцев, рассказывают об их бедах в самой столице Соединенных Штатов Америки, на далеком Восточном побережье, где, насколько известно Эдварду, никаких индейцев нет. Белые присутствовали и на похоронах его отца. С почетных мест они смотрели на огонь, пожиравший отцовский венец, мокасины, упряжь, одеяла и вигвам.

Может, и этот человек из таких?

Клячу Эдвард остановил с таким изяществом, будто коня хэмблтонской породы.

– Хау, – улыбнулся он и, передав сыну поводья, спешился.

Фил молчал.

– Дождя все нет, – оглядевшись по сторонам, заметил Эдвард и направился к громадным воротам.

Фил прочистил горло.

Индеец принялся снимать цепь.

– Куда это, черт подери, мы собрались? – мягко поинтересовался Фил и встал между индейцем и воротами.

Мальчик выпрямил спину и – не сколько от гордости, столько для того, чтобы не спадала шапка – высоко задрал подбородок.

– Мы с сыном думаем остановиться здесь ненадолго. Вот он, мой мальчик, – показал мужчина, – вон там.

Фил даже не оглянулся. Он достал мешочек с табаком и одной рукой «сфабриковал», как он выражался, себе сигарету.

– …мой мальчик.