И тут в Цитадели запела труба, и Денетор, наконец, сделал вылазку. Внизу, в тени Ворот и под грозно нахмурившимися наружными стенами стояли и ждали его сигнала все всадники, которые оставались в Городе. Теперь они строем ринулись вперёд, тут же перейдя в галоп, и атаковали с громким криком. И со стен взметнулся ответный крик, потому что впереди всех скакали по полю рыцари Лебедя из Дол Амрота во главе с их принцем и голубым стягом.
— Амрот за Гондор! — кричали они. — Амрот к Фарамиру!
Подобно грозе обрушились они на врага с обоих флангов отступавшего отряда, но один всадник вырвался вперёд, быстрый, как ветер в траве: Тенегон нёс его, сиявшего, вновь представшего в истинном свете, и свет бил из его воздетой руки.
Назгул испустил зловещий крик и взмыл вверх, потому что их капитан ещё не явился, дабы бросить вызов белому огню своего врага. Войска Мордора, нацелившиеся на добычу, захваченные врасплох в своём диком галопе, смешались и рассыпались, как искры в бурю. Отряд с внешних укреплений с радостными криками повернул и ударил на своих преследователей. Охотники стали дичью. Отступление превратилось в атаку. Поле было усеяно сражающимися орками и людьми, и чад от отброшенных прочь факелов поднимался вверх плевками клубящегося дыма. Конница поскакала вперёд.
Но Денетор не позволил им уйти далеко. Хотя враг был остановлен и на минуту повернул назад, с востока текли громадные силы. Снова запела труба, командуя отступление. Конница Гондора остановилась. Отряд с внешних укреплений перестроился под её прикрытием. Теперь они спокойно отходили назад. Гордо шагая, они достигли Ворот Города и вошли, и с гордостью смотрели на них люди Города и воздавали им хвалу, но в сердцах их была тревога, ибо отряды горестно уменьшились. Фарамир потерял треть своих людей. Но где был он сам?
Он вернулся последним из всех. Его люди вошли. За ними последовали конные рыцари, и в их арьергарде стяг Дол Амрота и принц. И на коне перед собой он держал в руках тело своего родича Фарамира, сына Денетора, найденное на поле битвы.
— Фарамир! Фарамир! — восклицали со слезами люди на улицах.
Но он не отзывался, и его понесли вверх по извилистой дороге в Цитадель и к его отцу. В тот момент, когда назгул умчался прочь пред натиском Белого Всадника, прилетела смертоносная стрела, и Фарамир, бившийся с могучим наездником из Харада, упал на землю. Только атака Дол Амрота спасла его от кровавых мечей южан, которые изрубили бы его, лежачего.
Принц Имрагил принёс Фарамира в Белую Башню и сказал:
— Ваш сын вернулся, господин, совершив великие дела.
И он рассказал обо всём, что видел. Но Денетор, поднявшись, глядел в лицо сына и молчал. Затем он велел приготовить в покое, где они находились, постель, положить на неё Фарамира и удалиться. А сам он поднялся в одиночестве в секретную комнату на вершине Башни, и многие, кто смотрел тогда в её направлении, видели бледный свет, который некоторое время мерцал и колыхался в узких окнах, а затем вспыхнул и погас. И когда Денетор опять спустился, он подошёл к Фарамиру и сел рядом с ним, но лицо Правителя было серым, даже более мёртвенным, чем лицо его сына.
Итак, теперь Город был, наконец, осаждён, охвачен кольцом врагов. Заграды были разбиты, и весь Пеленнор оставлен Врагу. Последние вести с наружных стен были принесены людьми, которые прибежали по северной дороге прежде, чем Ворота были закрыты. Это были остатки стражи, стоявшей там, где тракт из Анории и Рохана входил в пригороды. Их вёл Ингольд, тот самый, кто пропустил Гэндальфа и Пина менее, чем пять дней назад, когда солнце ещё вставало и утро несло надежду.
— Известий о ристанийцах нет, — сказал он. — Рохан теперь не придёт. Или, если они придут, это нам не поможет. Новое войско, о котором мы слышали, пришло первым. Говорят, они пришли из-за Реки по дороге от Андроса. Они сильны: батальоны орков Глаза и бессчётные отряды каких-то новых людей, которых мы не встречали прежде. Невысокие, но суровые и широкоплечие, бородатые, словно гномы, и вооружены большими топорами. Мы полагаем, что они пришли из какой-то варварской страны на просторах Востока. Они заняли северный тракт, и многие пошли дальше, в Анорию. Ристанийцы не смогут прийти.
Ворота были закрыты. Всю ночь часовые на стенах слышали гомон врагов, которые рыскали снаружи, сжигая поля и деревья и рубя любого обнаруженного ими человека, живого или мёртвого. Число тех, кто уже переправился через реку, в темноте нельзя было определить, но когда утро, или его бледная тень, незаметно прокралось на равнину, стало видно, что едва ли ночные страхи преувеличили их количество. Равнина чернела от отрядов на марше, и на ней на всём расстоянии, на котором ещё не отказывали глаза в сумраке, выросли вокруг осаждённого города, словно гнилая плесень, огромные лагеря чёрных или тёмно-красных палаток.