— Такие мастера есть в Эреборе, Подгорном царстве Даина, — сказал Арагорн. — И, если все наши надежды не погибнут, тогда со временем я пошлю Гимли, сына Глоина, за кузнецами Одинокой Горы. Но люди лучше ворот, и никакие ворота не устоят против нашего Врага, если люди покинут их.
На совете было решено, что полководцы выступят на второе утро, считая от нынешнего дня, с семью тысячами, если смогут набрать их, и большая часть будет пешей, так как пойдут они в гиблые земли. Арагорн выберет около двух тысяч из тех, кто примкнул к нему на юге; Имрагил — три с половиной тысячи, а Эомир — пять сотен ристанийцев, оставшихся без лошадей, но годных для битвы, и сам он поведёт пять сотен своих лучших всадников на лошадях; и будет ещё один отряд из пяти сотен лошадей, в котором поскачут сыновья Элронда с дунедаинами и рыцари Дол Амрота, — всего шесть тысяч пеших и тысяча лошадей. Но основные силы Ристании, которые сохранили коней и годны для битвы — около трёх тысяч под командой Эльфхельма — должны занять Западный тракт против врагов в Анории. И немедленно будут высланы быстрые всадники для разведки к северу, востоку от Осгилиата и вдоль дороги к Минас Моргулу.
И когда они подсчитали все свои силы и начали думать о предстоящем пути и дорогах, по которым пойдут, Имрагил неожиданно расхохотался.
— Без сомнения, — воскликнул он, — это самая большая шутка во всей истории Гондора, что мы поскачем с семью тысячами — едва столько же, сколько авангард гондорской армии в дни славы — штурмовать горы и неприступные ворота Чёрной Страны! Так дети могут угрожать одетому в броню рыцарю луком из бечёвки и зелёной ивы! Если Чёрный Властелин знает так много, как ты говоришь, Митрандир, разве он не улыбнётся скорее, чем испугается, и раздавит нас своим мизинцем, словно муху, которая попыталась укусить его?
— Нет, он постарается поймать муху и отобрать жало, — сказал Гэндальф. — И среди нас есть имена, которые стоят больше, чем тысяча одетых в броню рыцарей, каждое. Нет, он не улыбнётся.
— Как и мы, — добавил Арагорн. — Если это шутка, то слишком горькая, чтобы смеяться. Нет, это последний, самый рискованный шаг, и, так или иначе, он принесёт конец игре.
Потом он обнажил Андрил, поднял его, и меч заблистал на солнце.
— Ты не будешь вложен в ножны, пока не окончится последняя битва, — произнёс он.
Чёрные Ворота открылись
Через два дня вся армия Запада собралась на Пеленноре. Повернувшее из Анории войско орков и вастаков было перехвачено ристанийцами и рассеяно: дав небольшое сражение, остатки его бежали к Каир Андросу. Таким образом, эта опасность была устранена, а новые силы, прибывшие с юга, пополнили гарнизон Города, так что недостатка в людях он не испытывал. Разведчики сообщили, что на западных трактах вплоть до Перепутья Павшего Короля не осталось ни одного врага. И теперь всё было готово для последнего броска.
Леголас и Гимли снова ехали вместе в отряде Арагорна и Гэндальфа, который шёл в авангарде вместе с дунедаинами и сыновьями Элронда. Но Мерри, к своему стыду, не пошёл с ними.
— Ты не готов к такому пути, — сказал Арагорн. — Но не стыдись. Ты уже стяжал великую славу, даже если ничего больше и не совершишь в эту войну. Народ Шира будет представлять Перегрин, и не завидуй, что ему выпало разделить эту опасность, потому что, хоть он до сих с честью выходил из всех испытаний, которые выпадали на его долю, ему ещё предстоит сравняться с тобой в подвигах. И, говоря по правде, вы сейчас в одинаковой опасности. Если нам суждено найти горький конец перед Воротами Мордора, тогда и тебе доведётся встретить свой конец в последнем бою, потому что здесь или в ином месте, но чёрный прилив неизбежно настигнет тебя. Прощай!
И теперь Мерри уныло стоял и наблюдал за построением войск. С ним был Бергил, тоже подавленный, потому что его отец уходил во главе отряда гондорцев: он не мог вернуться в Стражу до разбора дела. С тем же отрядом шёл и Перегрин как солдат Гондора. Мерри мог видеть его невдалеке: маленькую, но прямую фигурку среди высоких людей Минас Тирита.
Наконец запели трубы, и армия двинулась. Полк за полком, отряд за отрядом поворачивали и уходили к востоку. И долго ещё после того, как они скрылись от взглядов, спустившись по главному тракту к Осгилиату, Мерри стоял там и смотрел им вслед. В последний раз вспыхнуло и погасло утреннее солнце на копьях и шлемах, а он стоял неподвижно со склонённой головой и тяжёлым сердцем, чувствуя себя одиноким и покинутым. Все, кого он любил, ушли во мрак, нависший вдали над восточным небом, и мало, совсем мало оставалось надежды на то, что ему когда-либо доведётся увидеть кого-нибудь из них снова.
Словно бы вызванная его отчаянием, боль в руке возобновилась, и Мерри почувствовал себя слабым и старым, и солнечный свет словно поблек. Прикосновение руки Бергила вывело его из оцепенения.