Властелин Колец

— Тогда, если вам угодно, госпожа, — сказал он, — вы не идёте потому, что вас позвал только ваш брат, и вид господина Арагорна, наследника Элендила, в его триумфе не принесёт вам сейчас радости. Или потому, что я не пошёл, а вам всё же хочется быть близ меня. И, может быть, по этим двум причинам вместе, и вы сами не можете выбрать между ними. Эовин, вы не любите меня или не хотите любить?

— Я хотела быть любимой другим, — ответила она. — Но я не хочу мужской жалости.

— Это я знаю, — сказал он. — Вы хотели получить любовь господина Арагорна, потому что он высок и могущественен, а вы хотели известности и славы, и быть поднятой высоко над толпой, что ползает по земле. И, как великий полководец молодому солдату, он показался вам несравненным. Поскольку он именно таков: владыка среди людей, величайший из живущих ныне. Но, когда он подарил вам лишь понимание и жалость, тогда вы не пожелали ничего, кроме доблестной смерти в сражении. Посмотри на меня, Эовин!

И Эовин посмотрела на Фарамира долгим и ровным взглядом, и Фарамир сказал:

— Не пренебрегай жалостью, что есть дар доброго сердца, Эовин! Но я не предлагаю тебе своей жалости. Ибо ты высокородная и доблестная госпожа и сама завоевала славу, которая не померкнет. И я считаю тебя госпожой прекрасной настолько, что даже на языке эльфов нет подходящих слов, чтобы выразить это. И я люблю тебя. Некогда я сострадал твоему горю, но сейчас, будь ты беспечальна, без страха, обладай всем, будь ты блаженной королевой Гондора, я всё равно любил бы тебя. Эовин, ты не любишь меня?

Тогда сердце Эовин изменилось, а может, она наконец поняла его. И внезапно зима её миновала, и солнце засияло над ней.

— Я стою в Минас Аноре, Крепости Солнца, — сказал она. — И смотри! Тень исчезла! Я больше не хочу быть девой-воительницей, не хочу соперничать с великими всадниками или находить радость только в песнях об убийствах. Я хочу быть целительницей и любить всё, что растёт и не бесплодно.

И опять она взглянула на Фарамира.

— Я больше не хочу быть королевой, — сказала она.

Тогда Фарамир весело рассмеялся.

— Это хорошо, — ответил он, — потому что я не король. Но я хочу обвенчаться с Белой госпожой Ристании, если такова будет её воля. И, если она согласна, тогда давай пересечём Реку и в грядущие счастливые дни будем жить в прекрасной Итилии и превратим её в сад. Всё с радостью будет расти там, если придёт Белая госпожа.

— Так я должна оставить свой народ, гондорец? — спросила она. — И ты захочешь, чтобы твои гордые люди сказали о тебе: "Вот идёт владыка, который приручил дикую воительницу Севера? Не было здесь, что ли, женщин из расы Нуменора для выбора?"

— Захочу, — ответил Фарамир.

И он подхватил её на руки и поцеловал под солнечным небом, не заботясь о том, что они стоят высоко на стенах и на виду у многих. И действительно, многие видели их и свет, что струился вокруг них, когда они спустились со стен и пошли рука об руку к Лечебницам.

И Фарамир сказал Смотрителю Лечебниц:

— Вот госпожа Эовин из Ристании, и теперь она исцелилась.

И Смотритель сказал:

— Тогда я выпускаю её из-под своей опёки и прошу позволения проститься с ней, и пусть никогда вновь не страдает она от раны или болезни. Пока не вернётся её брат, я поручаю её заботе Правителя Города.

Но Эовин ответила:

— Вот теперь, когда я получила позволение уйти, я предпочла бы остаться. Потому что этот дом стал для меня самой благословенной из обителей.

И она осталась там, пока не прибыл герцог Эомир.

Всё в Городе было теперь готово, и здесь было великое стечение народа, так как вести достигли всех частей Гондора, от Мин-Риммона вплоть до Пиннат Гелин и дальних морских побережий, и все, кто мог прийти в Город, поспешили прийти. И Город вновь наполнился женщинами и красивыми детьми, которые вернулись в свои дома, нагруженные цветами; и из Дол Амрота пришли арфисты, искуснее которых не было в стране; и были здесь скрипачи и флейтисты, и играющие на серебряных рогах, и звонкоголосые певцы из долин Лебении.

Наконец настал вечер, когда со стен можно было увидеть шатры на полях, и всю ночь горели огни, ибо люди караулили рассвет. И, когда ясным утром солнце поднялось над восточными горами, на которых больше не лежала тень, зазвонили все колокола и взметнулись и поплыли по ветру все знамёна, и в последний раз на Белой Башне поднялся над Гондором стяг Правителей: чистое, словно снег на солнце, серебро, не несущее ни надписи, ни девиза.