Властелин Колец

— Ваше окно не смотрит на восток? — сказал он. — Это можно поправить. В этом я прикажу Смотрителю. Если вы останетесь здесь, в доме, под нашей заботой, госпожа, и отдохнёте, тогда вы сможете, когда захотите, гулять в этом саду на солнце, и вы будете смотреть на восток, куда ушли все наши надежды. И здесь вы найдёте меня, прогуливающегося, ждущего и тоже смотрящего на восток. Моя тревога станет легче, если время от времени вы будете гулять или беседовать со мной.

Тогда она подняла голову и снова посмотрела ему в глаза, и краска появилась на её бледном лице.

— Чем же я облегчу вашу тревогу, мой господин? — спросила она. — И я не хочу бесед с живыми людьми.

— Вы извините меня за откровенность? — сказал он.

— Да.

— Тогда, Эовин из Ристании, я скажу вам, что вы прекрасны. В долинах наших гор есть цветы, светлые и красивые, и ещё более красивые девушки, но доныне я не видел в Гондоре ни цветка, ни госпожи столь прекрасной и столь печальной. Быть может, осталось лишь несколько дней, прежде чем на наш мир падёт Тьма, и, когда она придёт, я надеюсь встретить её стойко. Но моё сердце стало бы легче, если бы сейчас, пока солнце ещё светит, я мог видеть вас. Потому что мы с вами оба попали под крылья Тени, и одна рука вытащила нас назад.

— Увы, не меня, господин! — сказала она. — Тень всё ещё лежит на мне. Не ждите от меня исцеления! Я дева-воительница, и моя рука не нежна. Но, по крайней мере, я благодарю вас за то, что мне не придётся безвылазно сидеть в комнате. Я буду гулять на воле, благодаря любезности Правителя Города.

И она сделала ему реверанс и вернулась в дом. Но Фарамир долго ещё гулял в одиночестве по саду, и взгляд его теперь чаще устремлялся к дому, чем к восточным стенам.

Вернувшись в свою комнату, он вызвал Смотрителя и выслушал всё, что тот мог сообщить о Госпоже Ристании.

— Но я не сомневаюсь, господин, — сказал Смотритель, — что вы узнаете больше от невысоклика, который у нас, потому что он участвовал в скачке герцога и, как говорят, находился при госпоже до конца.

И так Мерри был послан к Фарамиру, и в течение всего этого дня они долго беседовали друг с другом, и Фарамир узнал много, даже больше, чем Мерри вложил в слова; и ему сдавалось, что теперь он кое-что понимает в горе и тревоге Эовин из Ристании. И тихим и светлым вечером Фарамир с Мерри вышли в сад, но она не пришла.

Однако утром, когда Фарамир вышел из Лечебниц, он увидел её, стоящую на стене, и она была вся в белом и блистала на солнце. И он окликнул её, и она спустилась, и они гуляли по траве или сидели вместе под зелёным деревом то молча, то беседуя. И все следующие дни они поступали так же. И Смотритель, глядя из своего окна, сердечно радовался, потому что он был целителем, и забота его теперь облегчалась, поскольку, хотя тяжело давили на сердца людёй страх и дурные предчувствия этих дней, очевидно было, что эти двое на его попечении идут по пути выздоровления и с каждым днём крепнут.

И так пришёл пятый по счёту день с тех пор, как госпожа Эовин впервые пришла к Фарамиру, и сейчас они снова стояли вместе на стенах Города и смотрели вдаль. Известий всё ещё не было, и на душе у всех было черно. Погода тоже не была более ясной. Было холодно. Ветер, поднявшийся ночью, теперь был резок и дул с севера, и он усиливался, однако окрестные земли казались серыми и мрачными.

Они были одеты в тёплые одеяния и тяжёлые плащи, и поверх них на госпоже Эовин была большая синяя мантия цвета глубокой летней ночи, усеянная по подолу и вороту серебряными звёздами. Фарамир послал за этой одеждой и закутал в неё Эовин; и он думал, насколько же благородно и действительно по-королевски выглядит она, стоящая здесь, рядом с ним. Мантия эта была сделана для его безвременно умершей матери, Финдуилас из Амрота, и была для него памятью о её красоте в те далёкие дни и его первом горе; и её одежда казалась ему подходящим облачением для красоты и печали Эовин.

Но сейчас она дрожала под усеянной звёздами мантией и смотрела на север, поверх высоких серых нагорий прямо в око холодного ветра, где, очень далеко, небо было суровым и ясным.

— Что вы ищите, Эовин? — спросил Фарамир.

— Не там ли лежат Чёрные Ворота? — отозвалась она. — И не сейчас ли он должен был прийти туда? Семь дней прошло с тех пор, как он уехал.

— Семь дней, — подтвердил Фарамир. — Но не думайте обо мне плохо, если я скажу вам: они принесли мне одновременно радость и боль, каких я и не думал узнать. Радость видеть вас, но и боль, потому что теперь страх и сомнение этих злых времён действительно стали темны. Эовин, я не хочу, чтобы этот мир сейчас кончился, не хочу так скоро потерять то, что я нашёл.