Эти слова напомнили Сэму о проблеме пропитания. Хозяина это, по-видимому, не интересовало, зато интересовало Голлума. В самом деле, чем питался Голлум в своем долгом одиноком путешествии? «Да, приятного мало, — думал Сэм. — Он выглядит изголодавшимся. Если не встретится рыба, он может захотеть попробовать, каковы на вкус хоббиты, — если застанет нас спящими. Но он не сможет, по крайней мере Сэма Гэмджи он не застанет».
Они долго брели по длинному извивающемуся ущелью. Ущелье повернуло на Восток и постепенно становилось шире и мельче. Наконец небо посветлело: приближалось утро. Голлум не проявлял никаких признаков усталости, но сейчас он взглянул наверх и остановился.
— День близко, — прошептал он, как будто день был хищником, который мог услышать и прыгнуть на него. — Смеагол останется здесь и Желтое Лицо не увидит меня.
— Мы были бы рады увидеть солнце, — сказал Фродо, — но мы тоже останемся здесь: мы слишком устали, чтобы идти дальше.
— Неразумно радоваться Желтому Лицу, — проговорил Голлум. — Оно обжигает. Хорошие хоббиты остаются со Смеаголом. Орки и другие плохие существа вокруг. Они могут далеко видеть. Оставайтесь и прячьтесь со мной.
Втроем они сели у скальной стены ущелья. Теперь она была ненамного выше роста человека, и у ее основания лежали широкие плоские плиты сухого камня: ручей бежал в углублении у другой стены. Фродо и Сэм сняли мешки и сели на одну из плит. Голлум шлепался и плескался в ручье.
— Мы должны немного поесть, — сказал Фродо. — Ты голоден, Смеагол? У нас мало еды, но мы разделим ее с тобой.
При слове «голоден» зеленоватый свет вспыхнул в бледных глазах Голлума; казалось, они еще больше выпятились на его тощем болезненном лице. На какое-то время он снова вернулся к прежней манере разговора.
— Мы голодны, мы истощены, да, моя прелесть, — сказал он. — Что они едят? И есть ли у них рыба? — Он высунул язык за острыми желтыми зубами и облизал бесцветные губы.
— Нет, у нас нет рыбы, — ответил Фродо. — У нас есть только это, — он показал кусок лембаса, — и вода, если только эта вода пригодна для питья.
— Да, да, хорош-ш-ший хозяин, — обрадовался Голлум. — Пить, пить, пока можем! Но что это у них, моя прелесть? Это съедобно? Это вкусно?
Фродо отломил кусочек лепешки и протянул в обертке из листа. Голлум понюхал лист, и лицо его исказилось: на нем появилась гримаса отвращения и злобы.
— Смеагол чувствует это! — закричал он. — Лист из страны эльфов, да! Он воняет. Смеагол взбирался на их деревья и потом не мог отмыть воздух с рук, с моих хорошеньких ручек. — Отбросив лист, он взял лепешку и откусил уголок, плюнул и затрясся в приступе кашля. — Ах нет! — плевался он. — Вы хотите задушить бедного Смеагола. Пыль и уголь, он не может этого есть. Он умрет с голода. Он не может есть еду хоббитов. Умрет с голода. Бедный худой Смеагол!
— Очень жаль, — сказал Фродо, — но, боюсь, я ничем не могу помочь тебе. Я думаю, что пища пойдет тебе впрок, если ты попробуешь. Но возможно, ты не можешь даже попробовать.
Хоббиты в молчании жевали свой лембас… Сэм подумал, что теперь у него вкус лучше, чем раньше; от поведения Голлума он снова проникся приязнью к эльфийскому хлебу. Но он не чувствовал удовольствия. Голлум следил за каждым куском, который они подносили ко рту, как голодный пес у стола обедающего. Только когда они доели и приготовились к отдыху, он убедился, что они не утаили от него какое-нибудь лакомство, которое он мог бы съесть. Тогда он отошел на несколько шагов, сел и немного поскулил.
— Послушайте! — прошептал Сэм, обращаясь к Фродо, но не слишком тихо: его на самом деле не заботило, услышит ли его слова Голлум. — Мы должны поспать, но не одновременно. Этот голодный негодяй поблизости, обещал он нам или не обещал. Смеагол или Голлум, не мог он быстро изменить свои привычки. Вы спите, господин Фродо, а я вас разбужу, когда почувствую, что у меня глаза слипаются. Будем спать по очереди, пока он рядом.
— Возможно, ты и прав, Сэм, — сказал ему Фродо. — В нем произошла перемена, но я еще не уверен, какова она и насколько глубока, хотя я думаю, что бояться нечего. Дежурь, если хочешь. Дай мне два часа, не больше, потом разбудишь меня.