Дед зло посмотрел на меня.
– Мир – это не иллюзия. Это реальность. Всё, что мы видим – реальность, даже если она и не сообразуется со здравым смыслом.
Он помолчал немного.
– Но для нас с тобой главное – не это. Главное то, что световые волны служат для описания вероятности появления в данном месте фотонов; частицы вещества в свою очередь управляются величиной, имеющей волновой характер. Постоянная Планка управляет величинами в обоих случаях. Проще сказать, энергия управляет материей, а материя – энергией. А так как мы установили, что это – одно и то же, и всё сводится к восприятию, то задача ещё более упрощается. Ничего не стоит управлять восприятием – как своим собственным, так и чужим. И заметь, всё это будет абсолютной реальностью.
Я был подавлен.
– Так ты так и сделал? Управлял моим восприятием? Но я всё равно не понимаю, как….
– Как? Конечно же, с помощью постоянной Планка! – дед Савелий покатился со смеху.
Я сидел напротив и пытался связать сказанное им в какую-либо стройную систему. Это было сложно сделать, поскольку я столкнулся с новой, неизвестной мне доселе логикой. Мне хотелось спорить:
– Но ведь есть реальность, а есть иллюзия… Где кончается одно, там начинается другое – это разные понятия!
– Хорошо, объясню тебе по-другому. Я вкладываю другой смысл в эти слова. Тебя учили, что мир существует независимо от того, существуешь ли ты в нём, или нет. Отчасти это так. Дело здесь в том, что подразумевается под этим словом – мир. Тот мир, к которому ты привык – из атомов, молекул, твёрдый и предсказуемый –
Я постепенно запутывался всё больше и больше. Между тем, Савелий продолжал:
– На самом деле всё как раз наоборот. Мир, этот мир, к которому ты так привык, является не источником, а продуктом твоего восприятия. Он вторичен. Ты желаешь его видеть таковым, и он таковым становится. Ты его
Но ты можешь не согласиться с этими условиями, навязанными тебе обществом, и тогда реальность станет другой. И это не будет иллюзией. Более того, ты можешь отменить соглашение для сознания другого человека, или даже группы людей. Но для этого нужна немалая
Я размышлял некоторое время. Потом спросил:
– Ты говоришь, что мир – настоящий мир – не такой. Тогда какой же он, Савелий?
Дед помолчал, глядя на лютик.
– Мир – это свет. Ты ещё увидишь его.
Так началось моё обучение.
Почти всё лето мы провели в лесу. Вернее сказать – я провёл всё лето в лесу, а дед Савелий только руководил этим процессом. Этот процесс он называл полным очищением. Я должен был очистить сознание от всей «шелухи» – так Савелий называл мой образ мыслей, да и образ жизни заодно. И, надо сказать, не без великого труда я преуспел в этом.
Я подолгу находился один, среди деревьев и лесных обитателей, питаясь тем, что посылала матушка природа. Дед Савелий навещал меня, непостижимым образом всегда определяя безошибочно моё месторасположение в самой глухой чаще. Он приносил «вкусненькое» – варёный картофель и хлеб. Постепенно всё городское развеивалось в голове, и на свободном месте возникали новые, подчас звериные чувства и ощущения. Я слушал ночные шорохи, крики птиц, я чуял запах зверей. Я стал хорошо видеть в темноте. Но главное было то, что через какое-то время я совсем перестал размышлять – жевать эту бесконечную мысленную «жвачку» о бессмысленных делах и проблемах. Их просто не стало. Но я мог и запускать этот процесс по своему желанию снова.
Сознание стало чистым и ясным.
Достигнув этого (по настоянию деда), я обнаружил в себе некие доселе неизвестные способности. Например, я стал слышать, как движется сок по стволу дерева, как открывается сердечный клапан у полёвки под толщей земли в норе, а полёт летучей мыши меня просто оглушал – у неё был слишком мощный эхолокатор…
Я видел тёплые волны ночного леса, его волю, намерения. Рысь, подстерегающую добычу – её
Это новое чувство разрывало сердце надвое и страшно пугало меня. К осени я вернулся на хутор Савелия в надежде, что там всё войдёт в наезженную колею. Но мои ожидания оказались напрасными – лес что-то изменил во мне совершенно бесповоротно. Я стал другим. Я видел, и эта способность видения упрямо не исчезала.
И только сам дед Савелий остался для меня непроницаемым совершенно, как стена.