Властелины моря

Быть может, и само имя, что Платон дал своему острову-материку, навеяно еще одним сходным историческим катаклизмом. Он родился примерно тогда же, когда ураган, пронесшийся над Эвбейским заливом, расколол надвое островок Аталанта; вызванная им огромная волна подняла на воздух пришвартованную у берега афинскую триеру и зашвырнула ее в самый центр городка. От «Аталанты» только один шаг до североафриканского племени «атлантов», о котором говорится у Геродота, а также до Атласских гор и Атлантического океана (все эти названия возникли задолго до того, как Платон придумал свою Атлантиду). Таким образом, перемешав миф, историю, географию, а заодно дав волю своей богатой фантазии, Платон создал образ древней талассократии как предтечи всех последующих морских держав и представил ее трагическую судьбу как назидание грядущим поколениям. Морская мощь порождает высокомерие, а боги карают высокомерие гибелью.

И все-таки прежде всего Атлантида – это аллегория Афин. Выдавая воображаемое за действительное, Платон расчленил на части город своего времени и скрепил их деталями царства Посейдона и триерами, принадлежащими «истинным Афинам», где господствуют богиня Афина, Гефест и традиционные добродетели. Противопоставляя свои истинные Афины Атлантиде, философ воплощал мечту – видение, в котором лучшее в Афинах превозмогает соблазны морского богатства и морской мощи. Атлантида же – образ всего худшего, что есть в Афинах, и гибель острова – это предупреждение афинянам – современникам философа.

Греки последующих поколений предали забвению нравственные заповеди Платона и принялись отыскивать следы Атлантиды на географических картах и в античной истории. Быть может, Атлантида – это на самом деле Троя? Или остров Схерия – домашнее гнездо мореходов-феакийцев, о которых рассказывается в «Одиссее»? Со временем миф об Атлантиде оторвался от имени Платона и зажил собственной насыщенной жизнью. Местоположение Атлантиды стало предметом интереса и жарких споров людей, которые и слова из «Тимея» или «Крития» не прочитали. Затонувший континент чему только не уподобляли – острову вулканического происхождения Фера в Эгейском море, Криту, Гельголанду в Северном море, даже Бимини на Багамах. Но вот ученик Платона Аристотель, судя по всему, видел в Атлантиде не историческую реальность, а плод поэтического воображения. То, что он говорил о таких порождениях художественной фантазии автора, может быть с особенным основанием отнесено к Атлантиде: «Тот, кто воздвиг ее, ее же и разрушил».

Но Аристотель заблуждался. Атлантида существовала в действительности, ее можно было ясно различить из Акрополя. Чтобы оказаться в ней, достаточно спуститься вдоль Длинной стены к морю, в Пирей, этот шумный перекресток морских путей и морской торговли. Затем, обойдя склон холма Мунихия и спустившись по лабиринту улиц, проложенных Гипподамом, попадаешь на берег бухты Зея, где стоят двойные эллинги – пристанище афинского флота. Пройдут века, бухта сольется с открытым морем, и берег оно поглотит, а развалины старинного порта будут смутно отражаться в морской воде. Здесь бьется сердце темных видений Платона.

И это – Атлантида.

Глава 19 Голос флота (354—339 годы до н. э.)

Когда пловцов несут порывы ветра, —

Два рулевых и два ума рулю

Не придадут движенья, даже если

Их больше двух искусных, их толпа,

Но одного ум самовластный,

Будь даже слабее, в чертогах и градах

Сила людей. В воле единой спасенье.

Эврипид. «Андромаха», пер. И.Анненского

В то же самое время, как Платон, не жалея сил, старался отвратить сограждан от моря, один незаметный гражданин начинал кампанию по возрождению гордости Афин своим морским могуществом. Демосфен из Пайании обладал только одним даром, позволявшим ему выступать в качестве певца афинского флота: это был гений риторики. При этом он всю жизнь пылал патриотическим жаром, а ведь на его время Афинам выпало противостояние самому могущественному из врагов, каких только знало человечество. Угроза пришла из северной Греции, где македонский царь Филипп быстрыми темпами строил свою империю. Само собой, его завоевания на суше задевали интересы Афин с их господством на море. Неустанно, раз за разом, в каждой очередной речи Демосфен напоминал согражданам о нависшей над ними угрозе. Страсть к реформированию флота, как и ненависть к Филиппу порождали речи такой силы, что они сделались классикой еще при жизни оратора – даже недруги Демосфена признавали это.