Властелины моря

Буря разразилась через четырнадцать лет после заключения мира со Спартой, когда вместе с Хиосом, Родосом и Косом из союза вышел и Византий. Это бунт вынудил Афины отправить на его подавление шестьдесят триер во главе с Хабрием. Почти двадцать лет миновало с тех пор, как он столкнулся со спартанским флотом близ Наксоса, но боевой дух все еще горел в груди ветерана. Встретив нежелание повстанческого флота выйти из бухты Хиоса и принять сражение в открытом море, он приказал рулевому идти во внутренние воды. Триерархи других судов, однако же, заколебались, не последовали за ним, и, окруженный судами противника, Хабрий оказался отрезан от основных сил своей эскадры. Его флагманскую триеру протаранили, сквозь пролом хлынула вода, гребцы попрыгали за борт, за ними лучники и гоплиты. Все поплыли назад, где у входа в бухту бездействовали десятки афинских триер. Хабрий, облаченный в доспехи, оставался на фордеке, явно не отдавая себе отчета в том, что вперед вырвался только его корабль, да и на нем остается едва ли не он один. Он дрался до тех пор, пока триера медленно не пошла ко дну: старый воин – но афинянин! – против целого флота. Стоило нападавшим добраться до фордека, как Хабрий свалился замертво. Афиняне признали поражение, потеряв ровно одно судно и одного человека.

После столь обескураживающего начала дела в Союзнической войне шли все хуже и хуже. Унизительное поражение Афин на Хиосе только подстегнуло бунтарские настроения вчерашних союзников. Их корабли рыскали по Эгейскому морю, нападая, сокрушая и угрожая островам, мимо которых проходят суда, груженные зерном. Афины послали еще шестьдесят триер во главе с группой стратегов, в том числе Тимофеем, Ификратом, Менесфеем и бывшим наемником Харесом. Столкновение произошло неподалеку от местечка под названием Эмбата. Харес атаковал повстанцев, в то время как другие стратеги оставались на берегу. Дул сильный ветер, по морю гуляли высокие волны, суда разметало, как щепки. По возвращении в Афины Харес обвинил соратников в том, что они не выполнили свой долг. Тимофею собрание назначило выплатить колоссальный штраф – сто талантов – случай в афинской истории беспрецедентный. После суда и обвинительного приговора стратеги ушли в отставку, а кое-кто навсегда покинул город.

Так, оказавшись на грани национальной катастрофы, афиняне потеряли лучших военачальников столетия, словно выплеснули воду из стакана. И это в то время, когда Византий готов был запереть Босфор, а персидский царь грозился послать в Эгейское море на помощь повстанцам триста триер. Приближался кризис. Из Хиоса и других, охваченных восстанием городов и островов, в Афины прибыли послы – следовало обсудить ближайшее будущее. Перед Афинами была альтернатива – заключить мир и отказаться от имперских амбиций либо, следом за многими поколениями предшественников, вернуться на поле боя. На этом, кстати, настаивали иные демагоги. Но крупнейшие мыслители Академии и Ликея [9] были едины во мнении, что дальнейшая борьба за владычество на море чревата для Афин смертельной опасностью.

Собрание примирилось с неизбежным. Впрочем, имея в виду масштаб противостоящих им в Союзнической войне сил, а равно недостаток средств и кадровый голод, у Афин и выбора-то, по существу, не было. Город официально признал независимость и автономию Хиоса, Византия, Родоса и Коса. Это означало, что дверь на выход из Второго морского союза открыта и для других союзников Афин. Эта война продолжалась всего два года, человеческих жертв она принесла немного, но итог был горек. Афинам случалось проигрывать, и они всегда брали реванш; но к позору не привыкли.

В эту беспокойную пору Платон и его современники, выражая свои опасения и предлагая различные способы решения проблем, часто тянулись к перу. Движение за мир нашло своего приверженца в лице учителя риторики Исократа. Достигнув двадцати одного года, он впервые принял участие в собрании, где слушал выступления Алкивиада и Никия, призывавших к началу сицилийской экспедиции. В год сражения у Аргинусских островов и суда над стратегами ему исполнилось тридцать. Сейчас, в возрасте восьмидесяти одного года, Исократ выразил свои мысли в речи «О мире».

«Я утверждаю, что нам следует заключить мир, – возглашал он, – не только с гражданами Хиоса, Родоса, Византия и Коса, но со всем человечеством». Владычество на море – заразная болезнь. Аргументируя этот тезис, Исократ ссылался на печальный опыт некогда могучей Спарты. Ее древняя конституция, выдержавшая в своей монолитной твердости бури семи столетий, распалась на куски за какие-то три десятка лет господства на море. Талассократия – это гетера , шлюха, ублажающая высшее сословие, – сколь неотразимая внешне, столь и смертельно опасная для любого из своих клиентов.