Флот и армия вышли из Нью-Йорка в Георгию в последние недели 1779 года и, собравшись в Тибее (Tybee), двинулись на Чарльстон через Эдисто (Edisto). Бессилие американцев на море не позволило им помешать этим движениям, если не считать одиночных действий крейсеров, которые подобрали несколько отсталых транспортов, дав еще один урок маловажности результатов крейсерской войны самой по себе.
Осада Чарльстона началась в конце марта, причем английские корабли скоро прошли через бар и мимо форта Моультри (Moultry) без значительных повреждений и встали на якорь в расстоянии пушечного выстрела от него. Форт Моультри был скоро и легко взят при посредстве береговых апрошей, и сам город сдался 12-го мая, после сорокадневной осады. Весь штат был тогда быстро занят войсками и приведен к подчинению.
К остаткам бывшего флота д'Эстьена присоединилось подкрепление из Франции, под начальством графа де Гише-на (Comte de Guichen), который принял главное командование в Вест-Индских морях 22-го марта 1780 года. На следующий день он отплыл к острову Санта-Лючия, надеясь застичь его неподготовленным к отпору нападения, но суровый, закаленный в боях старый адмирал традиционного английского типа, сэр Гайд Паркер (Hyde Parker), так расположил там на якорях свои шестнадцать кораблей, что Гишен не захотел атаковать их со своими двадцатью двумя. Благоприятный случай, если только он и был тут, не повторился для него. Де Гишен, возвратившись к Мартинике, встал там на якорь 27-го, и в тот же самый день с Паркером соединился новый английский главнокомандующий, Родней.
Этому адмиралу, впоследствии знаменитому, но тогда еще только выдающемуся, было шестьдесят два года отроду, когда он принял то командование английскими морскими силами, в котором ему суждено было приобрести бессмертную славу. При замечательном мужестве и искусстве в своей профессии, он отличался несдержанностью, чтобы не сказать нравственной распущенностью, и в то время, как война началась, он, из-за денежных затруднений, жил в изгнании из отечества, во Франции. Хвастовство его тем, что он мог бы справиться с французским флотом, если бы обстоятельства позволили ему возвратиться в Англию, подстрекнуло одного французского дворянина, слышавшего это, принять на себя его долги, - из побуждений, в которых чувства рыцарства и оскорбленного национального самолюбия играли, вероятно, одинаковую роль. По возвращении на родину Родней получил командование флотом в двадцать линейных кораблей и отплыл с ним в январе 1780 года на выручку Гибралтара, тогда выдерживавшего серьезную осаду. Близ Кадикса, сопутствуемый своим обычным счастьем, вошедшим в поговорку, он встретился с испанским флотом из одиннадцати линейных кораблей, которые не замечали угрожавшей им опасности до тех пор, пока бежать было уже слишком поздно{130}. Сделав сигнал общей погони и взяв на пересечку курса неприятеля, под ветер, между ним и портом, Родней, несмотря на темную и бурную ночь, успел взорвать один корабль и взять в плен шесть. Поспешив затем дальше, он выручил Гибралтар, совершенно обеспечив его всем необходимым, и затем, оставив там свои призы и большую часть флота, отплыл с остальною на свою станцию.
В противоположность своей блестящей личной храбрости и профессиональному искусству, в котором в сфере тактики он далеко опередил своих современников в Англии, Родней, как главнокомандующий, скорее принадлежал к сдержанной, осторожной школе французских тактиков, чем походил на пылкого и страстного Нельсона. Как в Турвиле мы видели переходный тип от отчаянного бойца семнадцатого столетия, не желавшего оставить своего врага, к бойцу, щеголявшему формальной, искусственной,- мы можем почти сказать,- пустой, парадной тактикой восемнадцатого столетия,так в действиях Роднея мы увидим переход от этих церемониальных поединков к бою, который, будучи весьма искусным по замыслу, преследовал всегда серьезные результаты. Сравнивать же Роднея с французскими адмиралами его времени было бы неправильно. Искусство его, которое де Гишен понял, как только они скрестили шпаги, выражалось не в праздных, а в опасных для неприятеля приемах. Какие бы благоприятные случаи легкого успеха ни представлялись ему по пути, истинным предметом действий его, с которого он никогда не спускал глаз, был французский флот, организованная военная сила неприятеля на море. И в день, когда фортуна покинула противника, который пренебрег ее предложениями, когда победитель Корнуолиса упустил благоприятный случай напасть на Роднея, последний одержал победу, которая освободила Англию от глубоких тревог и возвратила ей одним ударом все острова, за исключением только Тобаго, отнятые, было, у нее осторожной тактикой союзников.