Влюбленные женщины

За столом собралась веселая и внешне экстравагантная компания. Все, за исключением Беркина и Джошуа Мэттесона, были в вечерних туалетах. Платье маленькой итальянской графини из оранжево-золотой ткани с черным бархатом ниспадало мягкими, свободными складками. Изумрудно-зеленый наряд Гудрун был отделан оригинальным кружевом, Урсула надела желтое платье с серебристо-стальным чехлом поверх него; мисс Брэдли использовала в одежде сочетания серого, малинового и черного; фройляйн Марц была в бледно-голубом. Внезапно Гермиону пронзило острое наслаждение от созерцания при свечах таких сочных и ярких цветов. Вокруг стоял непрекращающийся гул голосов, особенно отчетливо звучал голос Джошуа, слышались частые взрывы женского смеха и ответные реплики. Для Гермионы эти разговоры проходили как бы стороной, они создавали нечто вроде фона, вместе с пиршеством цвета, белой скатертью, тенями у потолка и пола. Она, казалось, погрузилась в блаженный экстаз, переживая минуты истинного наслаждения, и в то же время чувствовала себя не в своей тарелке, словно оказалась призраком в веселом кругу гостей. Сама она почти не участвовала в беседе, однако все слышала и понимала.

Забыв об этикете, гости дружно и непринужденно, словно были одной семьей, перешли в гостиную. Фройляйн разлила кофе, все курили сигареты или длинные трубки из белой глины, заготовленные заранее в достаточном количестве.

– Что будете курить, сигареты или трубку? – любезно спрашивала фройляйн.

В уютной, мягко освещенной гостиной гости полукругом уселись у мраморного камина, где потрескивали тлеющие дрова: сэр Джошуа, словно пришедший из восемнадцатого века; Джеральд – всем довольный молодой и красивый англичанин; рослый и представительный Александр – демократичный и здравый политик; высокая Гермиона, напоминающая своей загадочностью Кассандру, и прочие женщины, чьи одежды переливались всеми цветами радуги.

Разговор сбивался то на политику, то на социологию, оставаясь всегда интересным, с пикантным анархическим привкусом. В комнате скопилась мощная и разрушительная энергетика. Урсуле казалось, что все здесь ведьмы и колдуны, готовящие на огне зелье. В этой волнующей атмосфере была сладкая отрава, губительная для непривычных к ней людей, – они испытывали мощную интеллектуальную атаку – разрушительную и всепоглощающую, она исходила от Джошуа, Гермионы и Беркина и захватывала всех остальных.

Однако на Гермиону все чаще накатывали слабость и пугающая тошнота. Разговор вдруг оборвался, словно подчиняясь ее бессознательной, но сокрушительной воле.

– Солси, сыграй нам что-нибудь, – попросила Гермиона, окончательно переломив ситуацию. – Может, кто-нибудь потанцует? Гудрун, ты ведь будешь? Ну пожалуйста. Мне бы этого хотелось. Anche tu, Palestra, ballerai? Si, per piacere[16]

. И ты, Урсула.

Гермиона встала и неспешно потянула за расшитый золотом шнур, висящий рядом с камином, некоторое время она удерживала его, потом резко отпустила. Она была похожа на жрицу в состоянии глубокого транса.

Вошла служанка с охапкой платьев, шалей и шарфов – почти все в восточном стиле, такие вещи Гермиона с ее пристрастием к красивой и экстравагантной одежде постоянно коллекционировала.

– Будут танцевать три женщины, – объявила она.

– А что они будут танцевать? – спросил Александр, проворно вставая.

– Vergini delle Rocchette[17], – мигом ответила графиня.

– Они такие вялые, – сказала Урсула.

– Можно изобразить трех ведьм из «Макбета», – предложила фройляйн.

В конце концов сошлись на истории Ноемини, Руфи и Орфы. Урсуле отдали роль Ноемини, Гудрун – Руфи, графине – Орфы. Решено было импровизировать в стиле русского балета Павловой и Нижинского.

Графиня подготовилась раньше остальных, Александр сел за рояль, остальные потеснились, освобождая место. Орфа, в великолепном восточном наряде, начала исполнять медленный танец, изображая горе от потери супруга. К ней присоединилась Руфь, и теперь они обе плакали и сокрушались. Затем Ноемини пришла утешать их. Женщины не произносили ни звука, они избывали свои чувства в жестах и движении. Эта маленькая драма длилась четверть часа.

Урсула была великолепной Ноемини. Все ее близкие мужчины умерли, ей оставалось только пребывать в одиночестве, не терять присутствия духа и ничего не требовать от судьбы. Любящая женщин Руфь привязалась к ней. Орфа же, живая, чувственная и ловкая, став вдовой, вернется к прежней жизни, начнет все сначала. Взаимоотношения женщин танцовщицы изображали естественно, но эти отношения были довольно пугающими. Было странно видеть, как Гудрун надрывно, в отчаянии льнет к свекрови и в то же время злорадно насмехается над ней, как Урсула молча смиряется с неизбежным, не в силах что-нибудь изменить в лучшую сторону для себя или для невестки, но в этом смирении было нечто зловещее и упорное, вступающее в противоречие с ее горем.