Влюбленные женщины

– Не думаю, что Гудрун здесь надолго задержится. Она непоседа, неделя-другая – и наша птичка улетит, – сказал Беркин.

– И куда же?

– Кто знает? В Лондон, Париж, Рим. Гудрун может очутиться в Дамаске или Сан-Франциско – она ведь райская птичка. Непонятно, как она оказалась в Бельдовере. Что-то из области снов, в них плохое – к хорошему, и наоборот.

Джеральд задумался.

– Откуда ты так хорошо ее знаешь? – спросил он.

– Я познакомился с ней в Лондоне, – ответил Беркин, – в компании Алджернона Стрейнджа. Даже если она не знакома с Минеттой, Либидниковым и остальными, то знает о них понаслышке. Гудрун не совсем их круга – более светская, что ли. Я знаком с ней уже года два.

– Значит, она зарабатывает не только преподаванием? – поинтересовался Джеральд.

– Нерегулярно. Продает свои работы. У нее есть кое-какая rеclame[19]

.

– И за какие деньги?

– От гинеи до десяти.

– Ее работы хороши? Что они собой представляют?

– Некоторые, на мой взгляд, просто великолепны. Те две трясогузки, вырезанные из дерева и раскрашенные, что ты видел в будуаре Гермионы, вышли из ее рук.

– А я думал, это тоже дикарская штучка.

– Нет, трясогузок вырезала она. Все ее поделки – зверюшки, птицы, человечки – странные, хоть и в обычной одежде, – просто прелесть! Во всех есть неуловимое своеобразие.

– И что, со временем она может стать известной художницей? – задумчиво произнес Джеральд.

– Может. Хотя я так не думаю. Если она увлечется чем-то другим, то бросит искусство. Своенравный, противоречивый характер мешает ей отнестись к своему дару серьезно, она не хочет уходить с головой в искусство, боится потерять себя. Впрочем, себя она никогда не потеряет – слишком силен в ней инстинкт самосохранения. Это как раз и не нравится мне в женщинах такого типа. Кстати, как сложились твои отношения с Минеттой после моего отъезда? Я ничего об этом не знаю.

– Хуже не бывает. Холлидей вдруг стал совершенно невыносимым. Я еле сдержался, чтобы не всыпать ему как следует.

Беркин помолчал.

– Джулиус в каком-то смысле безумен. Он помешан на религии и в то же время очарован пороком. То он прислужник Христа, омывающий Ему ноги, то живописец, рисующий непристойные картинки с изображениями Иисуса, – действие и противодействие, и никакой золотой середины. Джулиус действительно не в своем уме. Он мечтает о чистой лилии, о девушке с боттичеллиевским ликом, но одновременно ему необходима Минетта, чтобы осквернить себя, вываляться с ней в грязи.

– Вот этого я не понимаю, – сказал Джеральд. – Любит он Минетту или нет?

– Не то и не другое. Для него она просто шлюха, похотливая потаскушка. Он испытывает непреодолимое желание слиться с ней, окунувшись в ту же грязь. А затем приходит в себя и взывает к чистой лилии, девушке с детским личиком, получая от этого контраста удовольствие. Старая песня: действие и противодействие – и ничего между ними.

– Не думаю, что он так уж не прав в отношении Минетты, – проговорил Джеральд, немного помолчав. – Мне она показалась довольно непотребной.

– А я было решил, что она тебе понравилась, – воскликнул Беркин. – Со своей стороны, я всегда чувствовал к ней симпатию. Но у меня, по правде говоря, никогда с ней ничего не было.

– Первые два дня она мне нравилась, не скрою, – сказал Джеральд. – Но уже через неделю меня бы от нее воротило. У женщин такого сорта кожа как-то особенно пахнет, поначалу это приятно, а потом начинает тошнить.

– Понимаю, – произнес Беркин и несколько раздраженно прибавил: – Давай спать, Джеральд. Уже поздно.

Джеральд взглянул на часы, неспешно поднялся и направился в свою комнату. Однако через несколько минут вернулся – уже в одной рубашке.

– И последнее, – сказал он, снова присаживаясь на кровать. – Наше расставание было довольно бурным, и у меня не было времени на то, чтобы как-то отблагодарить Минетту.

– Ты имеешь в виду деньги? – спросил Беркин. – Пусть это тебя не беспокоит. Все, что ей нужно, она получит от Холлидея или от других друзей.

– И все же я предпочел бы расплатиться и покончить с этим, – сказал Джеральд.

– Она об этом и не думает.

– Возможно. Однако по счету не уплачено, надо это сделать.

– Ты этого хочешь? – спросил Беркин. Ему были видны белые ноги Джеральда, сидящего на краю кровати. Незагорелые, мускулистые, мощные, красивые, совершенные. И все же, глядя на эти ноги, Беркин испытал что-то вроде жалости и нежности, словно они принадлежали ребенку.

– Да, хотел бы, – повторил Джеральд.

– Это не имеет никакого значения, – упорствовал Беркин.

– Ты постоянно так говоришь, – сказал несколько озадаченный Джеральд, с нежностью глядя на лицо лежащего мужчины.

– Так оно и есть, – отозвался Беркин.

– Но она была со мной так мила…

– Кесарево – жене кесаря, – проговорил Беркин, отворачиваясь. Ему казалось, что Джеральду просто хочется поболтать. – Иди спать, ты меня утомил, уже поздно, – прибавил он.

– Хочется, чтобы ты сказал мне нечто, что имело бы значение, – сказал Джеральд, не сводя глаз с лица друга и словно чего-то выжидая. Однако Беркин не смотрел на него.

– Ладно, спи. – Джеральд с нежностью коснулся плеча мужчины и вышел из комнаты.