Влюбленный призрак

– Садитесь за стол. Не для того я старалась, чтобы вы ели остывшее. Жалко рыбу, я столько раз вынимала ее из духовки и снова туда ставила, что у нее, наверное, закружилась голова. После еды занимайтесь чем хотите. Будет охота сходить в библиотеку за книгой – сходите, никто вам не помешает.

– Мне охота сходить туда прямо сейчас.

– Ни за что! – Тереза схватила ее за руку. – На войне из вас не вышел бы связной. Прочь из кухни, живо к отцу!

И Тереза изобразила свирепость, как когда-то, когда Манон была маленькой. Даже повзрослев, та не осмеливалась оспаривать ее приказы. Сам Бартель если и позволял себе этот риск, то лишь изредка.

Манон уселась напротив отца и дождалась, пока Тереза поставит на стол суп из зеленого горошка и удалится.

– Тебе бы все здесь поменять. Уж больно мрачные обои и деревянная обшивка.

Она негодующе посмотрела на висевший над камином портрет генерала Шермана, пугавший ее в детстве.

– Тридцать лет он сверлит меня своим сумрачным взглядом. Не мог бы ты подыскать более жизнерадостную картину? А эти вечно задернутые шторы? Что толку жить в таком шикарном квартале, если не видишь происходящего снаружи?

– В своей квартире ты вольна делать все, что тебе заблагорассудится, а мой дом изволь оставить в покое. Кто этот органист, игравший на церемонии? – спросил Бартель.

– Просто органист, – рассеянно ответила Манон.

– У него есть имя?

– Несомненно, только мне оно неизвестно. А что?

– Он выполнил свою работу с душой. Сколько задора, сколько рвения! Друзья твоей матери остались довольны.

– Это именно то, что требовалось, разве нет?

– Возможно, но получился некоторый перебор. У тебя нет догадок, кто это такой?

– А должны быть?

– Где-то же ты его раздобыла. Директор dignité.com утверждает, что музыкой занималась ты.

– Ничего подобного, не я, а они.

– Это сначала, но потом их музыкант не явился, утром с ним произошел несчастный случай. Ты в курсе дела, раз сама решила эту проблему.

– Почему тебя так интересует этот человек?

– Я не каждый день хороню жену, и потом, тебе известна моя страсть к деталям. Я просто хочу знать, кто он такой. Кстати, ты болтала с ним на протяжении всего приема, игнорируя наших друзей. Очень невежливо с твоей стороны.

– Я тоже не каждый день хороню мать. Хватит с меня политеса и соболезнований. Хочешь знать всё – пожалуйста: я сама просила его от меня не отходить, именно для того, чтобы никто из них ко мне не приближался. Он прекрасно справился с этой задачей, и плевать мне, что подумали ваши друзья.

– И он не представился? Очень странно!

– Я не спросила, как его зовут.

– Тем более странно.

– Что ты пытаешься раскопать?

– Ты не ответила на мой вопрос. Этот музыкант не возник на церемонии сам по себе. Где ты его нашла?

– В парке, на скамейке, он сидел и напевал, приятным голосом и не фальшивя, вот я и решила рискнуть. Мне крупно повезло. Теперь ты доволен?

Бартель удрученно смотрел на дочь:

– Ты намерена проводить теперь больше времени в своем книжном магазине?

– А ты – в своем кабинете?

– Советую тебе сменить тон. Как тебе идея открыть еще один магазин, в другом квартале? Ты думаешь о расширении бизнеса?

– Я торгую книгами не ради наживы, просто люблю находиться в окружении книг. Кстати, хочу позаимствовать у тебя одну книжку…

Манон встала из-за стола и выбежала из столовой, оставив отца одного. У нее не выходили из головы намеки Терезы. Их смысл стал ясен, стоило ей войти в библиотеку.

Там, на рояле, красовалась урна с прахом ее матери.

Манон на цыпочках подошла. Тишину нарушил ее отец, вошедший следом за ней.

– Она так любила музыку, лучшего места для нее не придумать, ты не находишь?

– Как она здесь оказалась?! – воскликнула Манон. – Ты никогда не оставишь ее в покое?

– После того, что произошло в колумбарии, я позаботился о ее безопасности.

Манон сменила тактику. Подойдя к отцу, она взяла его за руки:

– Папа, ты отлично знаешь, что причина не в этом. Мама больше не могла оставаться в этом доме, и не по твоей вине. Теперь ей здесь тем более не место. Перестань терзаться. Я тебя знаю, ты всегда гордился, что перед твоим напором ничто не устоит, и все же ни ты, ни кто-либо еще не в силах был помешать развитию ее болезни.

– Я ни разу ее не навестил, я не вынес бы, что она меня больше не узнает. Я проявил непростительную, необъяснимую слабость. Это было выше моих сил, вот и все. Я часто садился в машину и ехал к ней, но перед воротами разворачивался и уезжал. У меня даже не было возможности попросить у нее прощения. Только сегодня, вернувшись, я сел вот на этот табурет и…

– Она простила тебя задолго до смерти, – перебила его Манон, видя, что глаза отца покраснели от горя. – У нее бывали моменты просветления, и мы это обсуждали. Она говорила, что так ей лучше, что она не хочет, чтобы ты видел ее в таком состоянии. Ей не хотелось, чтобы ты запомнил ее такой, она даже ругала себя за то, что не впускает тебя, называя себя эгоисткой.

– Она действительно так тебе говорила? – спросил Бартель.

Манон подтвердила кивком эту ложь во спасение.