Читаем Вначале я умер… полностью

Средние классы школы пролетели в скучных уроках и веселых переменах; в подготовках к контрольным и зазубривании стихов по вечерам; в школьных чемпионатах по футболу, где мы зарубались с командами из параллельных классов и в прогулах уроков всем классом; в тайных воздыханиях по одноклассницам и публичных идиотских выходках для привлечения их внимания. Наша жизнь неумолимо упрощалась с каждым днем и даже моя осенняя депрессия превратилась в какую-то лайт-версию.

Раньше от депрессии меня спасала любовь, но моя последняя любовь к девочке прошла в 13 лет. Ее звали Диана, она училась в параллельном 6А классе – блондинка с голубыми глазами и остатками былой женственности в худощавой фигуре. Лицом она была похожа на некогда популярную французскую певицу Патрисию Каас. Мы с ней гуляли после уроков и целовались в подъезде, правда не по-французски. На день рождения я подарил ей тушь для ресниц, красную помаду и книгу. Хотя должен был подарить только книгу, которую выбрала и купила моя мама. Но мне это показалось слишком скромным подарком или правильнее сказать дешевым, и в дополнение к книге я, на сэкономленные на школьных обедах деньги, купил ей еще красную помаду и тушь, увеличивающую объем ресниц в 3 раза (так во всяком случае уверяли в рекламных роликах). Просто мне, как и многим моим ровесникам, остатки мужского самолюбия всё ещё не позволяли смириться с маминым утверждением о том, что «никто уже от тебя больших подарков не ждет, ты ведь уже не работаешь». Мне всё ещё хотелось чувствовать себя мужчиной, способным на широкие жесты.

Но к двенадцати годам я сдался – сил моих больше не было противостоять взрослому миру. Сдался окончательно. Уступил родителям и учителям по всем позициям. Просто махнул рукой на все внутренние противоречия и перестал сопротивляться. Помнится подростком я горько сожалел об ускользающей от меня свободе, но теперь я понял, что настоящая свобода у меня внутри и никто ее у меня не отнимет. А с внешними требованиями можно было смириться. Да в принципе не так уж и много от меня требовалось – хорошо учиться, соблюдать распорядок дня и слушаться родителей.

И я стал лучше учиться – своевременно делал домашку, на уроках внимательно слушал учителей и выполнял все задания (две четверти даже был отличником); хорошо питался, достаточно спал (с засыпанием вообще все было изумительно – я проваливался в глубокий здоровый сон, едва моя голова успевала коснуться подушки) и гулял по расписанию, позволяя себе вольности лишь по выходным и на долгожданных каникулах. Постепенно я научился наслаждаться каждым днем своей жизни и быть счастливым в этой размеренной обыденности. Это пожалуй было главным преимуществом надвигавшегося детства.

Родители, убедившись в капитуляции свободолюбивой и независимой стороны моей натуры, ослабили хватку и перестали меня жестко контролировать. И вскоре наша семья превратилась в почти идиллическую. И даже наши отношения с отцом наладились.

Однажды после очередного семейного праздника, когда все наши гости уже разъехались по домам, подвыпивший отец, посадил меня за кухонный стол рядом с собой и признался, что жизнь оказывается очень сложная штука. Ему тогда оставалось жить 37 лет и судя по всему кризис среднего возраста у него был в самом разгаре. «Ну а я тебе раньше о чем говорил?» – хотелось мне воскликнуть, но я промолчал, не хотелось разрушать ту хрупкую атмосферу доверия внезапно возникшую между нами. И отец начал мне рассказывать про сложности в жизни – про карьеру, которая складывалась не так как хотелось; про отношения со своими родителями (моими бабушкой и дедушкой) и с родителями моей мамы (опять же моими бабушкой и дедушкой); про превратности судьбы и несбывшиеся планы; про то как он всех нас любит и живет только ради нас. И когда он уже собрался было поведать мне о своей заветной мечте, на кухню зашла мама и отправила меня спать, и я так и не узнал о чем мечтает мой отец.

А на следующий день в воскресенье мы с отцом поехали на рыбалку (он пообещал мне это вчера после откровений о том, как ему надоели переработки из-за которых у него не остается времени на семью). Мы поехали на речку Мелекеску, к небольшому мосту, что вел от улицы Студенческой в поселок Замелекесье. Там был облюбованный местными рыбаками пятачок пологого берега с которого очень удобно было рыбачить на удочку. Там на берегу тихой реки за четыре с лишним часа негромко переговариваясь мы успели обсудить многое и выяснить например что мне нравится футбол. А еще что мне хочется новый велик, восьмискоростной и чтобы каникулы были полгода. И пусть улов наш в тот день был невелик всего лишь три мелких ершика на двоих, но всё равно это был чудесный день, наверное самый лучший день в наших с отцом отношениях.

«Почему он раньше этого не делал? Не общался вот так со мной. Ведь за эти несколько часов мы поговорили чуть ли не больше, чем за всю предыдущую жизнь. Почему мы раньше никуда вот так не выбирались?» – задавался я вопросами, не сводя глаз с покачивающегося на воде ярко-зеленого поплавка. И тут же отвечал сам себе:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза