Вне закона

И жалобы сама на себя принимала Генеральная прокуратура. Так что справедливость была круговая. А судил Тумана по первой инстанции Верховный суд. Приговор Верховного суда вступал в силу с момента оглашения и обжалованию не подлежал. Так что генерал со своими девятью годами уехал в Полтаву заведовать баней, а Туман со своими четырьмя строгого режима уехал в Харьков, где его гостеприимно ждал военный трибунал.

Кто-то очень сильный и люто ненавидящий Тумана бдительно следил, чтобы, не дай бог, он не вышел на свободу. Уже не Генеральная прокуратура, а военная обнаружила факты хищения стройматериалов на военных складах. Туман неоднократно бывал там, так как его мать до пенсии работала в этой части оператором ГСМ. И Игорь заправлял там свою машину. Ну а раз бывал, значит, вывозил дефицитные стройматериалы. Нельзя по прошествии многих лет сказать, что Туман был ангелом. Он, естественно, сделал ремонт в своей квартире и построил на окружной дороге охотничий домик с башнями и бойницами в стиле средневековых крепостей.

Но масштабы хищений, приписываемые ему, были несоизмеримы с теми детскими шалостями, которые он мог себе позволить. Однако задача военного трибунала состояла в том, чтобы раздуть криминал до небес и дать Туману и его подельникам как можно больше сроков. А чего стесняться? Своим приговором Верховный суд уже заранее давал трибуналу карт-бланш. Кроме хищений, так, на всякий случай, в деле был еще целый букет дурно пахнущих статей. Была даже статья за хулиганство. Когда один пьяный харьковский журналюга с фамилией легендарного красного комдива по телефону нахамил Игорю, последний сел в машину и приехал к наглецу, чтобы преподать ему урок хороших манер. Но смелый по телефону желтоперик не открыл ему дверь. Тогда Игорь спустился в машину, взял из багажника маленькую баночку автомобильной краски и на всю дверь рыцаря пера и диктофона написал слово из трех букв, обычно украшающее те заборы, за которыми, как правило, лежат дрова. И это слово было не «мир». Хотя где-то в глубине души Игорь был пацифистом.

Следователям, ведущим его дело, так хотелось привязать к Игорю этот не красящий его эпизод, что они попросили его пройти почерковедческую экспертизу. Игорь согласился только потому, что ему на трех листах пришлось написать название китайских прогрессивных комсомольско-молодежных организаций «хунвэйбины». Но надписи на дверях и на заборах значительно отличались от надписей в протоколах, и ни один эксперт с уверенностью не смог сказать, кто автор этой ХУЛИганской надПИСИ. Сроки поджимали, и дело, шитое белоснежными нитками, передали в трибунал. И просчитались. За грозным словом «трибунал» оказались такие же военные, с такими же звездами на погонах, что и те, которых судили.

Председательствующий Иван Иванович Юрьев, мужик умный и справедливый, сказал: «Мне насрать на телефонное право! Я, кроме уголовного, другого не изучал. Будем разбираться. Виноваты – посажу. Невиновны – отпущу». И он вдумчиво и скрупулезно провел весь процесс. Туман на протяжении всего суда доказывал свою невиновность, и не так, как мусора, идущие путем фальсификаций и лжесвидетелей. Он приводил факты, доказывая свое алиби. Его свидетели не путались, а были последовательны и правдивы. Дело разваливалось на глазах. Игорь чувствовал, что судья готов ему поверить, судье нужно хоть одно доказательство, что Игорь порядочный человек. И Туман придумал, как доказать судье свою порядочность.

За несколько месяцев, пока Игоря из тюрьмы возили на трибунал, он, естественно, разложил конвой, и все конвоиры были на его стороне. В конце коридора, где проходил суд, была большая комната для курения, а в ней – несколько кабинок туалета. Окна, как и положено, были закрыты железными решетками. В те дни, когда судов не было, это помещение свободно посещали сотрудники трибунала и другие присутствующие там лица. В один из дней суда Игорь попросил своего брата Гену кое-что для него сделать. Гена за пару дней справился с заданием, и Игорю оставалось ждать удобного случая. Через несколько дней в курилку зашел Иван Иванович. Игорь дождался, пока он выйдет из туалета, сказал, что хочет сообщить ему нечто важное, но наедине.

– Нет ничего такого, Тумановский, чего нельзя было бы сказать при всех, – сурово заметил судья.

– Неужели вы думаете, что я позволил бы себе шутить с человеком, в руках которого находится моя судьба? Поверьте, это серьезно. Пусть конвой одну минуту постоит за дверями.

– Наденьте на него наручники и выйдите за дверь, – сказал судья, обращаясь к начальнику конвоя.

На Игоря надели браслеты, и он остался один на один с судьей. Чуть помедлив, Игорь открыл кабинку у окна, из которой только что вышел судья, и неловко, закованными в браслеты руками достал из-за бачка кусок ножовки. После этого он показал судье отпиленную решетку и, отодвинув ее, произнес: