Внедрение

Возможность общения с соплеменниками, возраставшая по мере того, как вода поднималась, все сильнее вовлекала его в заботы и мысли племени. Да и самому Кайяпи, по-видимому, опостылело положение шакала, подбирающего объедки в стороне от Большой Еды.

По счастью, я уже успел овладеть достаточным запасом слов бытового лексикона шемахоя, чтобы поддерживать общение с Кайяпи на его родном языке.

Больше всего я боялся отпугнуть своего единственного товарища.

Даже людей из племени маконде, что в Мозамбике, мне было легче понять, чем здешний народ. Ведь там наши мозговые передатчики были настроены на одну волну. Другое дело — здесь, где мне пришлось столкнуться с совершенно иным взглядом на мир, с иной вселенной, включающей в себя совершенно непривычные понятия. Впечатление такое, будто попал в другое измерение. Самое настоящее политическое преступление совершил по отношению к этому племени американский капитализм в сговоре с бразильским шовинизмом. И даже АК-47 с гранатометами здесь слабое подспорье. В отличие от Мозамбика, вероятность того, что здешние события когда-нибудь получат огласку, равна нулю. И все же моя бессильная ярость стихает при мысли об удивительной проницательности людей этого племени. Разумеется, настаивает мой рассудок-рационалист, все это — лишь иллюзия. Не более!

— Что это за дерево, Кайяпи? — спросил я, стараясь придерживаться бытового диалекта шемахоя.

Он пожал плечами, отводя глаза в сторону.

— Вода убьет мака-и?

— Мака-и живет в маленьком месте. Вот такая ширина…

Он развел руки, демонстрируя «ширину».

— Здесь — и здесь — так много мест…

Он поднял ладонь в жесте, обозначающем у соплеменников его матери «много» — пять растопыренных пальцев. Однако с шемахоя дело обстоит иначе — вот почему жест Кайяпи меня несколько озадачил.

Язык шемахоя, уникальный даже среди племенных языков, имеет богатый словарь для выражения чисел. Эти слова обозначают носителей количества: так, например, крыло попугая макао содержит определенное число перьев. Получается, что каждая птица может символизировать собой определенное число.

Они охотятся на этих птиц, употребляя их мясо в пищу, а перьями украшают себя во время Наркотического Танца. Так что перьевая система исчисления проходит красной нитью через всю их жизнь. Чего, увы, не могу сказать о своей. Кайяпи с явным отвращением взглянул на свои пальцы, изображающие «много», и, сердито хлопнув ими по бедру, произнес заветное числительное на шемахоя.

Я не слышал о такой птице. А если б и слышал, понятия не имел бы о том, сколько у нее перьев в хвостовом оперении и откуда следовало начинать отсчет, окажись она у меня в руках. Я попытался обратиться к нему за разъяснениями, но безрезультатно.

— Значит, думаешь, мака-и погибнет?

— Потоп приходит, потоп уходит, мака-и спит.

— Этот потоп не уйдет. Это — навсегда.

— Может быть.

— А если Брухо возьмет нож и выкопает мака-и, и отнесет его в другое место, и там посадит снова?

— Выкопает дерево? Выкопает джунгли? Вот что я скажу тебе: с мака-и надо быть очень-очень осторожным. Или он уйдет совсем. Он сам себе выбирает, где жить, — много мест.

Он снова взмахнул рукой и снова, поколебавшись, назвал птичье числительное. Однако откуда мне знать: может, у этой птицы всего пять примечательных перьев, а остальные ни на что не годятся и поэтому в расчет не принимаются? Может быть, эта плесень нашла себе в дебрях джунглей всего пять мест, пригодных для обитания? Откуда мне знать?!

— Покажи мне… — я выговорил название птицы. — Покажи мне это число где-нибудь в деревне. Покажи мне по хижинам — сколько их, таких мест?

Я надеялся, что поселение шемахоя не подразделяется на тотемные участки и что сама эта птица не является одним из тотемов. В противном случае Кайяпи мог лишь указать мне на хижины этого тотема, представляющего собой птицу, вместо того чтобы указать мне число, соответствующее числу птичьих перьев.

Однако он с неопределенным жестом махнул в сторону деревни и потряс головой.

— Где живет шемахоя, мака-и всегда живет рядом, — произнес Кайяпи после некоторого размышления. — Мы едим ту же почву, что и мака-и. Он ест также нашу почву.

Последними словами Кайяпи хотел указать на то, что имеются два различных вида почвы: земля и экскременты.

Шемахоя относятся к племенам, которые употребляют в пищу почву, не всякую, разумеется, но определенный ее сорт: крапчатую глину, содержащую минеральные вещества, необходимые для нормальной жизнедеятельности. Мне доводилось попробовать эту глину, когда Кайяпи показывал мне одно из мест ее залегания. При этом сам он съел целую пригоршню. По вкусу глина напоминала холодный концентрат мучного супа — конечно, если не думать о ней при этом как о «грязи».

Неужели он имел в виду, что шемахоя не только ели землю с места обитания плесени, но и унавоживали ее своими нечистотами? Судя по его недвусмысленному замечанию, дело обстояло именно так: они жили в симбиозе с плесенью. Точно так же, как поддерживали экологический симбиоз с окружающей их средой — глиной и корнями деревьев.

— Кайяпи, вы кормите мака-и почвой от своего тела?