Внешняя беговая

— Что-то вы быстро управились, Арнольд? Простите, что запамятовал ваше отчество, — проговорил удивленным голосом караульный.

— Степанович, — машинально дополнил его Шептицкий.

— Да-да, вспомнил, Степанович.

— А чего там рассиживаться и мешать людям на посту? — беззаботно пожал плечами старлей. — Он просил, я передал.

— Ну, в принципе, правильно мыслите. На работе надо работать, а не чаи гонять, — подвел итог часовой. — Хотя я бы, честно говоря, сейчас не отказался от крепкого цейлонского чайку. Ладно, Арнольд Степанович, ступайте. Удачи вам.

— Спасибо, — коротко бросил Шептицкий через плечо, удаляясь неторопливым шагом.

Сорока минут, чтобы дойти до дома, в котором проживал Боголюбов, было вполне достаточно. Для этого хватило бы даже и двадцати минут неспешной ходьбы. Ветерок с залива обдувал лицо, а в карманах чувствовалась приятная тяжесть от пистолетов. В одном еще оставалось двенадцать патронов со специальной начинкой, а в другом — штатном, всего восемь. «Итого — двадцать патронов, — рассуждал про себя Арнольд. — Куда бы их потратить?» И тут ему в голову пришла гениальная мысль. Подворье ненавидимого им коменданта находилось как раз по дороге к дому Боголюбова. Время есть и можно наведаться с неожиданным визитом к своему недругу. «А что тут такого? — опять принялся он про себя рассуждать. — Опыт у меня уже кое-какой имеется. Постучу. Скажу, что его срочно вызывают на КНП. Наверняка, он сам откроет дверь. А там, один выстрел в упор и старикан задерет кверху свой протез. Второго такого удобного момента не представится уже никогда. Оскорбление чести смывается только кровью». Самое удивительное было в том, что он вполне себе серьезно размышлял об оскорблении офицерской чести, после того, как двадцать минут назад, сам же ее и растоптал, совершив иудин грех. Хотя, если вдуматься, то чему тут можно удивляться? Люди подобного склада характера и мировоззрения привыкли всегда рассматривать окружающие события только с удобного для них самих ракурса. Представляя себе в мельчайших подробностях то, как он будет расправляться с полковником и как, улыбаясь, будет наблюдать его скорчившееся тело возле своих ног, Арнольд и сам не заметил, как оказался прямо перед жилищем своего врага. Он сунул руку в карман, чтобы наощупь снять пистолет с предохранителя, но тут из сарая, что примостился сбоку от дома, донесся недовольный утробный рык. «Блин! Как же я забыл про этого чертового медведя?!» — зигзагом пронеслось у него в мозгу.

Растревоженная запахом незнакомого ей человека, от которого пахло смертью, медведица высунула морду из незапертого дверного проема, и, пошевелив недовольно крупными ноздрями, угрожающе оскалила пасть. Незнакомец, от которого пахло смертью, продолжал оставаться на месте, замерев в нерешительности.

Она опять тихонько рыкнула, приказав сыну, во что бы то ни стало, ни в коем случае не высовываться наружу, а сама тяжко вздохнув напоследок, сделала свой первый шаг навстречу врагу. Не столько для пущей острастки, сколько для поднятия собственного боевого духа, она зарычала громче и оскалила свою пасть, показывая суровость своих намерений.

Однако враг оказался не столь уж силен и коварен, как ей сперва показалось. Заметив решительный настрой со стороны дикого зверя, Арнольд сначала, действительно замер в нерешительности, абсолютно не зная, что предпринять в подобной ситуации. Стрелять в медведя из «макарова» означало подписать себе дважды смертный приговор. Во-первых, на звуки выстрела немедленно отреагируют не только в доме коменданта, но и во всех стоящих рядом домах. А во-вторых, у «макарова» не та убойная сила, чтобы завалить мишку размером с автофургон «газели». На «глок», лежащий в другом кармане, тоже надеяться не приходилось. Его стеклянные пули, с их пониженной пробивной способностью из-за хрупкости материала, просто застрянут в густом подшерстке медведицы, не причинив ей никакого вреда. Выход был один — признать свое поражение еще до начала поединка и спешно ретироваться, пока еще сам зверь пребывал в нерешительности. Но у белых медведей, как, впрочем, и у их бурых собратьев, дистанция от нерешительности до яростной агрессии измерялась, как правило, долями секунд. Быстренько взвесив все «за» и «против», Арнольд счел для себя наилучшим вариантом сначала медленно попятиться, от осторожно выступившей из сарая медведицы, а затем удалиться с максимально возможной скоростью от несостоявшегося места свершения расплаты за прежний позор. Так он и поступил, здраво рассудив, что ракетно-бомбовый удар через час-другой, и так завершит начатое им дело, а рисковать своей жизнью, на пороге светлого будущего — занятие крайне сомнительное.