Внешняя беговая

Видя, как Верховный, провисает на руках, сопровождающих, к ним кинулись со всех сторон дежурные офицеры охраны, среди которых был и медик с чемоданчиком и характерным значком «красного креста» на нем. Завьялов и не приметил, когда адъютант успел вызвать врача. Их обступили и диктатора бережно — в шесть пар рук перенесли на лавочку, что стояла возле стены. Врач, оказавшись расторопным малым, тут же принялся проводить экспресс-обследование. Распялив пациенту веки, заглянул тому в глаза, ища подтверждение первоначальному диагнозу. Затем приказал окружавшим помочь расстегнуть пуговицы на рубашке, а сам, пока те хаотично принялись за работу, ухватил Афанасьева за запястье, пытаясь нащупать пульс. В поднявшейся суматохе нащупать пульс было почти нереальным делом, поэтому оставив тщетные попытки, врач, дождавшись, когда пуговицы рубашки будут расстегнуты, вставил себе в уши оливы, а акустическую головку прижал к груди Валерия Васильевича. После чего, сделав всем знак, воспрещающий, какое бы то ни было нарушение тишины, принялся за обследование. Доктор еще около минуты водил головкой стетоскопа по груди Верховного, складывая губы трубочкой от усердия, хмыкал себе под нос, и делал многозначительные глаза. Сам же Верховный, подобно тряпичной кукле, являл собой обреченную покорность, вяло реагируя на внешние раздражители. Глаза его, при этом, были закрыты, хоть губы и шевелились в неразборчивом и несвязном шепоте. Казалось, что ему все равно, где он находится и что с ним делают. Он абсолютно ушел в себя. Наконец, доктор прекратил свои манипуляции и вынул из ушей оливы.

— Доктор, ну, что там?! — не выдержал нетерпеливый Михайлов. — Есть надежда, хоть какая-нибудь?!

— Надежда? — непонимающе наморщил лоб служитель храма Асклепия. — Не знаю, не знаю. Может быть, у него и есть какая-нибудь Надежда, но я в семейные дела предпочитаю не вмешиваться.

— Доктор, нам сейчас не до шуток, — нахмурил брови Завьялов, понявший игру его слов и считающий себя почему-то знатоком в области медицины. — Каково состояние пациента?

— Да-да, доктор, — опять влез адъютант, — как его самочувствие? Нужна ли срочная госпитализация?

— Ну, что я могу сказать? — глубокомысленно вопросил сам у себя врач. — Признаков инфаркта или инсульта осмотр не выявил.

Услышав эти слова, окружавшие скамейку охранники дружно и облегченно выдохнули. А врач, тем временем продолжал неспешно журчать:

— Гипертония, конечно, имеет место быть, ну да это и неудивительно в его-то возрасте. Я, полагаю, что срочной госпитализации пока не требуется. Но покой ему явно необходим.

— Позвольте, — опять встрял каптри недовольный поставленным диагнозом, — а как вы тогда объясните его заторможенность, покраснение лица и слабое реагирование на внешние раздражители?

— Простите, а вы кто будете? Врач? Терапевт? — вскинул глаза доктор на Павла Геннадиевича.

— Нет, но папа у меня был патологоанатомом, — гордо вскинул он голову, проигнорировав у себя за спиной чей-то приглушенный смех за спиной.

— А-а-а, — протянул эскулап, закатив глаза к потолку, — тогда мне ничего не остается, как снять шляпу перед вашими познаниями в медицине.

Затем немного посерьезнев, добавил:

— Пациент находится в состоянии каталепсии, сопровождаемой хронической гипертонией. Отсюда и заторможенность, и цвет лица. Видимо, он только что пережил некоторое душевное потрясение, которое вошло в конфликт с внутренним душевным состоянием. Ему сейчас нужен покой, обильное питье и уход близких ему людей. В общем, привычная семейная обстановка может помочь ему выбраться из воображаемого им мира. Это как перенапряжение в трансформаторе. Чтобы он не сгорел, перегорают предохранители. Вот и у него сработала защитная реакция, поэтому он и ушел в себя. Что могло его так расстроить? — с профессиональным любопытством уставился доктор на лица из ближайшего окружения Афанасьева.

Завьялов с Михайловым переглянулись, но внятных объяснений дать не смогли, а невнятных просто не захотели, потому, что и сами еще не разобрались в причинах произошедшего эксцесса. Однако, чтобы пауза не слишком долго затягивалась, Павел Геннадиевич опять взял инициативу в свои руки:

— Но прежде чем вести его домой, надо же с ним что-то сделать! — не унимался сын патологоанатома. — Вколите ему хоть что-нибудь!

— От чего же не вколоть? Можно и вколоть, — согласился покладистый доктор, опять раскрывая свой чемоданчик.

С этими словами он достал из недр чемоданчика одноразовый шприц и ампулу для внутримышечной инъекцией со сложночитаемой надписью на этикетке. Набрав необходимое количество лекарства, он попросил кого-нибудь из стоящих тут доброхотов закатать пациенту рукав. Михайлов тут же ринулся исполнять просьбу-приказ. Уязвленный в самое сердце насмешками, Завьялов и тут не преминул вставить свои «пять копеек», требовательно вопросив, как профессор на экзамене:

— Что вы собираетесь ему колоть?